Русский характер(Рассказы, очерки, статьи)

Мы простились с Ткаленко, и Бондаренко повел меня в свою роту. Он неторопливо показывал мне ее расположение, блиндажи, окопы, хитро устроенный наблюдательный пункт, с которого были отлично видны проходившие в шестистах метрах отсюда немецкие позиции. По всему чувствовалось, что этот человек со своей ротой прочно, по-хозяйски, зацепился за землю и меньше всего собирается с нее уходить.

Потом мы спустились с ним вниз, под крутой волжский обрыв. Мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы население жило так тесно, рядом с войсками, на передовых позициях, как вот здесь под Сталинградом. Но другого выхода, видимо, не было, и женщины, дети и старики из сожженных деревень ютились здесь, на берегу Волги под обрывом, в пещерах. Кругом слышался плач детей, и смертельно усталые глаза женщин провожали нас долгим взглядом.

Я повернулся к Бондаренко и вдруг на его круглом, только что веселом лице прочел то же выражение застывшей, неискоренимой ненависти, какое я читал на лице его комбата.

— Сволочи, до чего довели, — сказал Бондаренко. — Вы подумайте только, до чего людей довели. Как звери в пещерах.

Обратно в батальон меня провожал автоматчик, совсем молодой паренек, на вид никак не больше двадцати лет. Он был родом из Сибири.

— Страшно было в первом бою? — спросил я.

— Ага. Страшно. — сказал он. — Сначала страшно, а потом ничего. Когда я убил его, то стало не страшно. Он из-за угла выскочил, я ему под ноги гранатой ударил — и убил.

И в третий раз за этот день я увидел все то же выражение ненависти.

Да, есть предел, за которым кончается человеческое терпение, за которым из всех чувств остается только одно — ненависть к врагу, и из всех желаний остается только одно желание — убить его. Все те, кто был в Сталинграде в эти дни и видел все, что здесь происходит, уже перешагнули этот предел вместе с Ткаленко, вместе с Бондаренко, вместе со всеми защитниками Сталинграда.

А. Толстой Черные дни гитлеровской армии

Вот какие встревоженные голоса пронеслись в эфир из Центральной Европы: «…На Восточном фронте происходит самое ожесточенное сражение этой войны, одновременно оно является самым великим сражением в истории… Нажим русских войск поистине страшен по своей силе… Русские сражаются с необычайной яростью. Положение на фронте весьма серьезное…»

Мы всегда утверждали, что Гитлер — дилетант в политике и войне. Несмотря на наличие у него опытных политических советников, он умудрился вооружить весь мир против фашистской Германии; несмотря на наличие опытных генералов, умудрился привести германскую армию на край гибели, куда — в черную бездну — она в непродолжительном времени и свалится без остатка, увлекая за собой и Гитлера, и фашизм, и все немецкое счастье… Как истый дилетант, он уверяет, что земной шар у него уже в кармане, что стоит ему сказать: «Сталинград будет взят», — и Сталинград у него тоже в кармане.

Несмотря на то, что Гитлер уже три раза назначал сроки взятия Сталинграда и в октябре, и в ноябре, муштрованные немцы ему еще верили. «Этой зимой, — пишет один, — никакого отступления не должно быть. Фронт здесь удерживается любой ценой, порукой тому — немецкий „сталинградский гренадер“, это звание присвоено нам фюрером…» «Уж зиму-то эту мы выдержим, будем зорко следить, чтобы русские не были слишком нахальны, как в прошлом году…» «За все время русского похода русский солдат ни разу еще так не оборонялся, как в Сталинграде, но дерется и упорствует он напрасно, на девяносто процентов город в наших руках… Все же, дорогая Клара, пройдет еще несколько дней, когда ты прочтешь экстренное сообщение: „Сталинград взят…“»

Письма с этими строками — от середины ноября, как раз перед тем, как на немецкие головы неожиданно грянул русский гром. Немцы скучают в Сталинграде, война треплет им нервы, они раздражены тем, что русские «невообразимо упорны» и все стреляют из своих щелей и подвалов. «Иногда во мне такая злоба, что я готов все перебить… К тому же эта постоянная трескотня и связанная с ней опасность. Война — это самое отвратительное, что есть в мире…»

В самом деле, какого черта русские эти все еще цепляются за какие-то клочки своей земли? Все равно Сталинград — немецкий город, и немцы никогда отсюда не уйдут. Пора понять, что немцы приходят и никогда не уходят… Так сказал фюрер.

«Хочу описать тебе, дорогая Грета, что делается вечерами у нас в блиндаже… У одного в руках рубашка, у другого — кальсоны, каждый занят подсчетом наличного состава живности, называемой нами „танками“, работаем молча… Я не могу думать о будущем, тогда мне становится совсем непереносимо, я надеялся тот день моего рождения провести с тобой, но, увы, провожу его в печальной обстановке… Ну, как тут не разреветься…»