Русский камикадзе

— Он, значится, сначала придушит жертву легонько; затащит куда надо, снасильничает, ну и… как положено маньяку — поиздевается, — с чувством и расстановкой толковал сержант. Ловко прикурив сигарету, выпустил дым в лобовое стекло, затем спохватился, вспомнив о пассажире, дружелюбно протянул пачку и продолжил сыпать подробностями: — А потом р-р-раз струной-то горло и перехватит! Да сожмет, паскуда, так, что кожа совместно с мышцами у бедной до позвонков лопается. Видали, как у ентой-то последней, шея располосована? Аж не понятно, чем голова за плечи уцеплена… Потом, падаль этакая, подбросит ее куда-нибудь, чтоб в логове своем похоронами не заниматься. Кажний раз труп на новом месте. Кажний раз! Вот и попробуй, вычисли гадину…

Водила протяжно вздохнул, выворачивая на прямое шоссе, соединявшее центральную часть города с поселком Солнечный. Виновато покаялся:

— Оно, конечно, это… Пытались мы что-то делать. Патрульных машин вместо пяти, семь по ночам в рейды по центру запускали. Опять же, опера копошились, по информаторам шастали. Моего-то и в засаду разок зимой начальство загоняло — сидел, сердешный, простатит свой морозил… Да разве поймаешь его без хороших собак-то следопытов? А у нас нынче ни хороших, ни плохих — всех прошлой зимой поморозили, голодом уморили. Последний кинолог уволился — в цирк пошел работать…

Майор внимал вполуха, а говорливому сержанту было безразлично. Пассажир не отвечал, но и рассуждениям не противился — глазел себе сквозь покрытое бисером дождевых капель стекло на огни редких светофоров да желтых уличных фонарей…

Каждый прибегавший в подвал приятель подолгу обнимал и тискал Белозерова, словно тот нежданно возвратился с того света. Юлька разревелась и потом весь вечер смотрела на молодого офицера горящими глазами.

— Палермо, бросай на хер свою службу! — орал басом Бритый, не таясь как в девяносто втором. — Пойдем ко мне этим… начальником штаба или заместителем по боевой подготовке! У нас тут целая армия — больше сотни бойцов могу поднять по тревоге! Кого хошь завалим!..

— Не слушай его, Пашка, — улыбался Валерон — ладно скроенный и элегантно одетый франт. — Грубой организованной преступности когда-нибудь наступит конец. Нашего Серегу посадят в клетку и повезут как Емелю Пугачева в столицу…

Клава колдовал с бутылками:

— Палермо, я тебя угощу обалденным напитком! Водяра, жутчайший абсент, три разноцветных ликера и мартини в придачу!.. Если все это слить в бутыль и затрамбовать промасленной тряпкой — «коктейль Молотова» у тебя в кармане. Метнешь в танк — сгорит дотла вместе с экипажем, царство ему небесное. Запомни это рецепт — на любой войне сгодится…

— Юлька, не хочешь вспомнить юность? — погладил Ганджубас Юлькину ножку и полез ей под юбку — к аппетитной попке. — Станцевала бы на столе, а потом…

Раньше Майская отвечала на подобные выходки неизменным веселым кокетством, принимала игру и поддразнивала парней… Теперь равнодушно отошла на шаг, тихо сказав:

— Нет, мальчики. Вы уж извините — я не в форме.

— Парни, могу на эту ночь обеспечить каждому по элитной девочке, — не унимался Ванька, но народ его почти не слушал.

Юлька сооружала закуску. Но не суетливо, а со знанием дела. Продукты совсем не походили на те, коими перебивали отвратительный вкус дешевого портвейна четыре года назад — ни бесформенной колбасной нарезки, ни толстых хлебных ломтей, ни открытых консервных банок… Деликатесы, многие из которых Белозеров никогда не пробовал, аккуратно раскладывались девушкой на отдельные тарелочки; в движениях ее царила женственность, мягкость…

Зубко отпустил телохранителя со странной кличкой «Японамать», и в подвальчике остались лишь шестеро давних приятелей. Скоро они расселись вокруг стола, Клава разлил по бокалам свой фирменный коктейль. А лейтенант, прежде чем выпить за встречу, попросил слово.

— Братва, я чертовски рад вас видеть снова, но позвольте мне прежде… — произнес он, стыдясь отчего-то поднять глаза, — хочу, короче, попросить прощение.

— За что? — подивилась в тишине Юлька.

— Я до сих пор не знаю, почему в ту ночь меня выпустили из СИЗО одного, без вас… но не в этом дело. Просто потом я дал слабину — уехал из города. Сбежал, бросив вас.

Несколько секунд все молча смотрели на него.

— Палермо! — вдруг сотряс стены подвальчика густым басом Зубко. — Чё ты мелешь, ей богу?! Какие на хрен извинения?! Скажи, чё ты тогда мог предпринять? Ну, вышел ты раньше нас из камеры, уехал по своим делам… Ты же никого не вложил, не продал!

— У той рощи тебе досталось не меньше нашего, — проворчал Клава, покачивая в бокале янтарное содержимое. — А потом… Ну, отпустили раньше — так зашибись. Повезло. Я тоже не считаю тебя виноватым.

— Брось, Паша, — негромко поддержал двух здоровяков Валерон. — Я ведь когда завалил насмерть этого долбогрыза, — совершенно перестал соображать с перепугу. Хорошо, ты тогда очнулся и велел делать ноги. Иначе взяли б меня с пистолетом, и… сидел бы до сих пор с номером на робе!..