Русский флаг

По сконфуженному виду Кочнева, по тому, как он сорвал с головы картуз и низко поклонился, стало ясно, что пел он. Люди растерялись, - они не ожидали в этот час встретить здесь чиновников.

Андронников и Зарудный спешились. Охнув и присев на затекших ногах, Андронников сказал:

- Садитесь, господа хорошие! - И обратился к Никите: - Ты, братец, раньше петуха петь задумал...

- А коли петух проспал? - смело ответил Никита.

- Смотри! - пригрозил ему землемер пухлым веснушчатым кулаком. Петух хоть криклив и драчлив, а и ему голову рубят.

- И тихой курочке рубят!

- Ах ты, шельма!

- Шельма и есть, ваше благородие, - заулыбался Никита, обрадованный таким поворотом. - Верно изволите...

- И не смей называть меня благородием! Слыхал! "Господин землемер", разумеешь? Зем-ле-мер - высокая должность. А это, - он указал на Зарудного, - господин титулярный советник! Что? Трудновато? Тогда можно просто: "господин хороший". Куда путь держите?

Никита заговорил торопливо и услужливо:

- Мы за деревом снаряжены, а бабоньки хворост резать идут. Решили привал сделать, да, видишь, изба больно темна. Сидим, дожидаемся, когда солнышко спустится к нам с горелой сопки.

Зарудный с удовольствием разглядывал молчаливого матроса и сидевшую с ним темноволосую женщину. Матрос не проронил ни слова, но во всей его фигуре было столько молодой силы и удальства, рябоватое лицо так живо отражало происходящее, что казалось - он и молчит не без умысла, давая понять кому-то, что не стоит беспокоиться по мелочам, настоящего начальника и без слов узнаешь, а эти, мол, пришли и уйдут, и бог с ними, а тревожиться нет нужды...

Удалого обескураживало отношение Харитины к его ухаживаниям. Еще в порту на плацу, заприметив ее, Удалой проникся к девушке теплым жалостливым чувством. Обыватели разошлись с плаца, и Семен потерял Хартину из виду. В тот день он не нашел ее ни у церкви, ни на склонах Николки.

Встретил он ее назавтра неподалеку от батареи, строившейся у основания галечно-песчаной кошки. Батарея эта, тогда же прозванная Кошечной, а в официальных приказах Завойко - номер два, должна была принять большое количество пушек. Тут не было естественных прикрытий, и батарея требовала множества фашин и земли.

Харитина стояла в яме, босая, и сильными движениями бросала землю в плетеную корзину. Яма находилась у подножья холма и предназначалась под пороховой погреб батареи.

Остановившись над ямой, Удалой откровенно любовался фигурой девушки, ладно и уверенно стоявшей на земле. Даже широкие белые пальцы ног, утопавшие в красноватом песке, были, на взгляд Удалого, по-особому хороши.

Почувствовав на себе взгляд, Харитина подняла голову. Оттого, что матрос стоял выше Харитины, он показался ей исполином со смешным и нелепым из-за лихо торчащих усов лицом. Воткнув лопату в песок и опершись на нее руками, Харитина бросила вызывающе.

- Чего уставился? Эка невидаль!

- Уж больно хороша-а-а!

Несколько матросов с "Авроры" и женщины, работавшие вокруг, прислушивались к их разговору, и Семену неудобно было отступать. Он уселся на краю ямы, так что улыбающееся лицо оказалось на уровне сердитых глаз Харитины.

- Матрос первой статьи, бомбардир Семен Удалой! - отрапортовал он.

- Видать, что удалой! - Девушка с интересом рассматривала матроса и неожиданно рассмеялась. - Рябой черт!

Набивая трубку, Удалой добродушно соглашался с Харитиной:

- Да разве ж я допустил бы себя до такого увечья, кабы знал, что встречу здесь такую красу! Оделся бы я по парадной форме, а голландку эту, - Семен рванул на себе рабочую рубаху из парусины, - постелил бы тебе под белые ножки. Топчи, плыви над землей...

- Красно поешь! - заносчиво ответила Харитина, почувствовав, как что-то дрогнуло в ее сердце.

- В твои глаза поглядишь - соловьем запоешь, хоть при нашем грубом голосе.

В глазах матроса Харитина видела пристальный интерес. Поджав губы, она сказала негромко:

- Уходи.

Капельки пота выступили над верхней губой девушки.

- Сперва познакомимся, - ответил Семен и взял натруженную, разгоряченную руку Харитины. - Как величать вас?

Харитина угрожающе схватилась за лопату. Кто-то весело взвизгнул. Стоявший рядом матрос крикнул Удалому:

- Табань!

Но Удалой не сводил насмешливого взгляда с потемневших глаз Харитины. Когда она успокоилась, он медленно поднялся.

- Прощайте, - сказал он сердечно. - Еще и подружимся с вами...

Работая на Кошечной батарее, Семен ухитрялся часто попадаться на глаза девушке, оказывал ей мелкие услуги, оплачиваемые обидными словами и презрительными гримасами; притворно жаловался на свою судьбу, шутил, озорничал и не пропускал случая показать свою недюжинную силу. За несколько дней Харитина привыкла к Удалому, к его шумному, буйному нраву и беззвучно смеялась. Ей безотчетно нравилось и то, что о своих чувствах он говорил не робко, не с рабской покорностью и повиновением, как Никита Кочнев, а открыто и требовательно.