Русский флаг

На "Авроре" не видели неприятельских фрегатов. Заняв позиции, удобные для обстрела Сигнальной горы и Кошечной батареи, фрегаты спрятались от "Авроры" за гористый полуостров. Но грохот бомбических пушек отчетливо доносился до аврорцев, высыпавших на верхнюю палубу. Они увидели серое птичье облако, а через несколько секунд неточно пущенное ядро перелетело через батарею, просвистело над мачтами "Авроры" и шлепнулось в бухту.

Изыльметьев сорвал фуражку с лысеющей головы и перекрестился. У него шевельнулась мысль, что вот наконец и баталия, и ему, прослужившему двадцать пять лет во флоте, вынуждены будут дать "Георгия". Но он отогнал от себя эту мысль, хотя и справедливую, но недостойную в этих обстоятельствах, и строго посмотрел на офицеров.

- Началось, - промолвил Александр Максутов. - Наши старые приятели не торопятся обменяться знаками внимания с "Авророй".

- Все еще впереди, лейтенант. Надоест им за горкой сидеть, - заметил капитан и низко надвинул фуражку.

- Я просил назначения на батарею, - сказал Максутов, наклонив голову и щуря глаза, как всегда, когда он не был уверен в ответе.

- Терпение, лейтенант! Вы не останетесь сторонним свидетелем дела, пообещал Изыльметьев.

Он окликнул Пастухова и приказал ему отправиться на Сигнальную батарею для связи с Завойко.

С первых же минут боя Гаврилов увидел, что против пяти его орудий англичане и французы имеют больше восьмидесяти мортирных и бомбических пушек, считая только левые борты трех фрегатов. Ежесекундно на двухдечных фрегатах, извергавших пламя и двухпудовые снаряды, вспыхивало несколько розовато-серых облаков. Неприятель, конечно, не испытывает недостатка в порохе.

Густые, шелковистые брови Гаврилова сблизились, разделяемые только глубокой складкой. Складка появилась с первыми выстрелами и словно окаменела на лбу лейтенанта. Можно подумать, что Гаврилов сердится на неприятеля, морщится от досады и недовольства.

Завойко стоял под прикрытием скалы. Неприятель, открыв по ней продольный огонь, с каждым выстрелом откалывал от скалистого траверса глыбы земли и камня.

Гаврилов бросился к губернатору:

- Василий Степанович! Прошу вас, уйдите... удалитесь, хотя бы к пороховому погребу.

- Лейтенант! - Завойко резко отвел его руку. - Прошу вас помнить только о том, что каждый выстрел должен идти в дело. Каждое ядро - в цель. Только в цель. Идите...

Гаврилов возвратился к орудиям.

Орудийная прислуга, кантонисты, подносившие пороховые "картузы", командиры орудий работали деловито и спокойно, посылая во вражеские суда ядра и бомбы. Гаврилов следил за фрегатами в зрительную трубу и видел, какую разрушительную работу делали его артиллеристы. Несколько бомб разорвалось на палубе "Вираго", повредив фок-мачту и большую трубу парохода. На "Президенте" спешно крепили ванты грот-мачты. В бортах фрегатов заметны пробоины и повреждения. Три наиболее удачных выстрела вывели из строя бомбическую пушку на верхней палубе "Президента".

Гаврилов, переходя от орудия к орудию, коротко командовал:

- Второй нумер, пали!

- Пятый нумер, пали!

Даже в первые минуты боя, когда вражеские бомбы еще не растрепали земляной бруствер и не снесли западный траверс батареи, у Гаврилова сжалось сердце; он увидел, что каменистая крепость, казавшаяся столь надежной и спасительной, является бедствием для прислуги. Неприятельские ядра, пущенные даже без точной пристрелки, ударялись об отвесную каменную стену позади орудий и осыпали людей градом увесистого щебня. Скала высока, и чем выше попадали ядра неприятеля, тем злее и опустошительнее становился каменный град. Осколки со свистом неслись на батарею, словно пущенные исполинской пращой; они летели с тыла, рвали матросские бушлаты и рубахи, вонзались в тело, кололи в щепу орудийные станки и деревянные платформы. Из тысяч осколков десятки находили живую цель и выводили из строя защитников батареи. От каменной картечи некуда было укрыться. Острым осколком отсекло три пальца у фейерверкера первого номера. Упал навзничь с раздробленным затылком кто-то из прислуги четвертого номера. Замечая изредка в дыму, в ливне осколков худощавую фигуру губернатора, Гаврилов удивлялся тому, что Василий Степанович еще жив и невредим.

...Гаврилову за тридцать. Многим он кажется недалеким, простоватым офицером, которому надлежит выйти в отставку в чине лейтенанта и доживать век в глуши, в окружении многочисленных детей и внуков. Гаврилов долго служил на побережье Охотского моря, был под командой Завойко, когда тот начальствовал над Аянским портом. Окончив школу штурманов, произведенный восемь лет назад в поручики корпуса штурманов, он охотно исполнял поручения по описи не изученных еще восточных берегов России. Делал промеры глубин, наносил на карты новые подробности, дорисовывал жесткий, угрюмый профиль безлюдного края. Он возвращался из опасных походов пораженный цингой и лихорадкой, сдавал начальству свои записи, таблицы, карты, нимало не заботясь о том, сохранится ли его имя в рапортах и донесениях, которые курьерские тройки помчат из Иркутска в Петербург.