Взволнованный шепот Юлии Егоровны потонул в шуме и аплодисментах. Чтение комедии закончилось. Началось оживленное обсуждение кандидатов на главные роли. Роль городничего неожиданно для всех вызвался исполнять заглянувший сюда под конец Вильчковский. Гаврилову поручили Осипа, сожалея о том, что старый Кирилл - натуральный Осип - по дряхлости, незнанию гражданского письма и полнейшему презрению к домашнему театру не мог быть использован для этой цели. Гаврилову не скрыть ни молодого голоса, ни живого блеска черных глаз, хотя читал он Осипа отменно. На роли Бобчинского и Добчинского назначили двух чиновников, с успехом игравших эти роли в обычной жизни Петропавловска; одним из них оказался чиновник с хохолком, незадачливый защитник Луи Наполеона. Без труда распределили и другие роли, и только три фигуры пьесы заставили собравшихся задуматься: Хлестаков, жена городничего Анна Андреевна и дочь Марья Антоновна.
Кандидата на роль Хлестакова решительно не находилось. Перебрали многих, и наконец Дмитрий Максутов самоотверженно предложил свои услуги, которые и были приняты охотно, но без особого воодушевления.
В самый разгар оживленного разговора за дверью послышались голоса Зарудного и Пастухова, затем открылась дверь, и мичман позвал Настю. Маша поняла, что между ними все было условлено: она ждала Пастухова. Повременив немного, Маша так же незаметно выскользнула в полумрак коридора.
Сегодня здесь забыли зажечь свечи, и длинное помещение освещалось только двумя симметрично расположенными окнами. Луну закрывали облака, и все же от окон на старые половицы ложились мутновато-серые пятна. В скупом свете слабо заметны очертания двух кресел, контуры печи и высокие подставки для канделябров.
Маша подошла к окну и остановилась, опершись о широкий подоконник. Если бы не разросшийся кустарник и старые тополя, Маша увидела бы в темноте огоньки порта и дальних батарей. Но теперь она различала только колеблющийся огонь на Сигнальной горе, где обычно находился крепостной флаг.
В кабинете становилось шумно. Чэзз просил позволить Магуду уехать из Петропавловска на клипере "Св. Магдалина", и вскоре американец покинул кабинет, удовлетворенно бормоча что-то себе под нос.
Маше пришлось долго стоять, прижавшись к деревянной стене. Двери кабинета стали часто открываться, пропуская выходивших оттуда людей. До слуха долетали обрывки фраз, короткие диалоги. Люди толковали о молчаливости Изыльметьева, хвалили поручика Гезехуса за храбрость, но сомневались в его опытности, жаловались на чье-то тиранство и грубость характера.
- Ядра калить - не печь топить! - запальчиво объяснял кто-то. Допустите неопытного юнца - он вам пороховой погреб на воздух поднимет, костей не соберете...
Прошел полицмейстер Губарев, злобно бормоча себе под нос:
- Черт побери... Этого еще недоставало... Обремизился!..
Наконец в коридор вышел Зарудный. Маша прижалась к стене.
Из кабинета выскользнул мичман Попов. Он догнал Зарудного, обнял его за плечи и сказал звонким, юношеским голосом:
- Как я счастлив, друг мой! Как я безмерно счастлив!
- Еще бы!
- Ты пойми, казенная душа, величие этого слова: батарея! - ликовал Попов. - Ба-та-ре-я!
- Самая дальняя! - поддразнивал его Зарудный.
- Пусть!
- Самая дрянная...
- Неправда! - воскликнул мичман. - Не смей так говорить! Чудо-батарея! Слышишь...
- Мастеровые в порту называют ее "кладбищенской".
- Отлично! Пусть она станет кладбищем для врага!
В гостиной громко засмеялись, и Попов спросил:
- Заглянем?
Зарудный помедлил ответом.
- Не хочется.
- Ну и ладно, - согласился Попов, все еще охваченный радостью. Пошли! Беда мне с тобой, - сказал он, открывая выходные двери, - у тебя душа моряка, романтика, а определился ты по письмоводительской части. Роковая ошибка.
Они вышли, и Маша не расслышала ответа Зарудного.
Маша вернулась в гостиную в тот момент, когда Дмитрий Максутов внес предложение, которое не умерило шумного веселья, но внесло в него элемент тревоги, со всех сторон обступившей в этот вечер дом Завойко.
- Предлагаю назначить на главные роли по два кандидата! - закричал Дмитрий, покрывая гул голосов.
- Зачем? - огорченно спросила девица, только что назначенная на роль Анны Андреевны.
- Убьют одного - другой заменит, - пояснил Дмитрий.
Мысль Дмитрия на мгновение поразила всех. Это придавало всей затее большую серьезность, как бы включая ее в круг военных приготовлений.
- Дети! - скептически заметил Александр Максутов, наклонившись к Юлии Егоровне. - В этом весь Дмитрий. Эффектно. Трогает за душу, но, в сущности, ничего в жизни не меняет.
В этот вечер Семену Удалому не нужно было возвращаться в казармы.
Он был отпущен в порт ладить старый плашкоут, чтобы с рассветом плыть в Тарью, на юго-западное побережье Авачинской губы за партией кирпича для Озерной батареи.