Русский бунт. Шапка Мономаха

При всем при этом он лично был по-человечески скромен и не присвоил себе шахского титула. Называл он себя Вакиль од-Дауля «Уполномоченный государства». Формальным главой Персии при нем продолжал оставаться прямой потомок династии Сефевидов, шах Исмаил III, увы, умерший в прошлом году.

— И не старый еще был. Всего сорок лет. Может, отравили, а может, и сам спился, сидя в золотой клетке, — задумчиво потер голый подбородок Лазарь Назарович. — В общем, у шаха остался сын, Хайдар Мирза. Он должен стать новым шахом. Впрочем, пока что Керим не торопится проводить церемонию. Может, для своих сыновей шахскую корону планирует. Этого точно я сказать не могу. Кроме сына, у шаха осталось еще две дочери. Старшая, Зинат ан-Ниса Бегум, замужем за каджарским ханом, младшая, Зайнаб, насколько я знаю, не замужем.

Я внимательно слушал армянина, запоминая сказанное и перебирая осколки собственных знаний по Ирану. При слове «каджары» я сразу насторожился. Именно шаха каджарской династии в двадцатые годы двадцатого века свергал Мохаммед Реза Пехлеви. Стало быть, этот род грамотно использовал свое родство с предыдущей династией и где-то в эти времена заложил фундамент своей власти.

— Что касается персидского посланника, Мохаммеда Хана Мокри, то я его знаю хорошо. В тридцать девятом году он входил в большое посольство Надир-Шаха к царице Анне Иоанновне, — купец широко улыбнулся и добавил: — Если бы цель того посольства была достигнута, то ваша Елизавета Петровна вошла бы в гарем шаха и не стала бы императрицей. На троне сидел бы Иван VI, и история России пошла бы совсем по другому пути.

Я изумленно посмотрел на улыбающегося армянин, и тот развел руками:

— История не знает слова «если». Как случилось, так случилось. Не нам обсуждать предначертанное господом.

Он перекрестился и продолжил.

— Моххамаду тогда было двадцать лет, и он отвечал за доставку до Санкт-Петербурга четырнадцати слонов. Справился он успешно, и все они здоровыми добрались до столицы. В том походе он хорошо выучил русский язык и свободно на нем говорит, равно как и на турецком и армянском. Падение Надир-Шаха пережил благополучно и позже породнился с нынешним правителем. Его дочка замужем за одним из братьев Керим-Хана.

— А как человек он каков? — спросил я.

— Не лучше и не хуже прочих. Самолюбив, как и любой восточный вельможа. Унижения от казаков вряд ли простит. Скорее всего, затаит на них обиду. Но может и не связать их действия с вашим величеством, если его удастся убедить и расположить к себе. Любопытен. Собрал неплохую библиотеку. Дружен с поэтами, хотя сам, насколько я знаю, не пишет стихов.

Ну что же. Информация была интересной. С ней уже можно было работать. Далее разговор перешел на дела хозяйственные, и Лазарь Наумович в полной мере воспользовался моим благодушием и благодарностью, продолжив ковать финансовое благополучие своей семьи.

* * *

В кромешной темноте висел обнаженный человек. Цепи на руках удерживали его от падения на земляной пол камеры, ибо ноги уже не держали грузное тело. В кромешной темноте обострился слух и исправно доносил до человека чьи-то приглушенные стоны и крики. Он не мог точно сказать, сколько уже прошло времени. Казалось, его забыли в этом каменном мешке вечность назад. Обычно заключенный может отмечать ход времени по кормежкам. Но ни еды, ни посетителей не было. Ему казалось, что про него просто забыли.

Но это было не так. Про Ивана Орлова помнили и специально давали ему промариноваться. Но время пришло. Послышались шаги, разговоры и какой-то скрип. Отворилась тяжелая дверь, и по глазам полоснул нестерпимо яркий свет масляной лампы. Когда пленник проморгался, то увидел двух человек и нагруженную чем-то тачку.

В одном из вошедших Орлов узнал Шешковского, второй был незнаком.

— Ну что, Иван Григорьевич, заждались нас? Ну вы уж нас извините. Дел много, — шутливо проговорил Шешковский увидев узнавание в глазах пленника. — Давайте не будем отнимать друг у друга время и договоримся. Вы нам ответы на вопросы, мы вам жизнь и в перспективе ограниченную свободу.

Язык присох к гортани, и Иван не смог членораздельно произнести слова, рвущиеся из глубины души. Его проблема была замечена, и сам Шешковский поднес кружку с водой к губам Орлова. После нескольких глотков способность говорить вернулась к пленнику. Но он уже овладел эмоциями и спросил коротко:

— Что вам надо?

— Мы хотим вернуть государю уворованные вашим семейством средства. Земли и крестьян мы уже, считай, вернули, заводы и мануфактуры тоже, а вот деньги, что за рубежом спрятаны, без тебя не вытащить. Потому и предлагаем тебе жизнь и даже чуток свободы. Соглашайся. Другого предложения все равно не будет. А на том свете тебе деньги все равно не нужны.

Иван Орлов сплюнул комок неприятной слизи и пыли, скопившейся во рту. Вместо ответа он присмотрелся к стоящей в тени тачке, на которой что то шевелилось и издавала мычащие звуки.