Русский бог (декабрь 2007)

Вышла книга Антона Борисова «Кандидат на выбраковку»

I.

Антон быстро говорит, быстро думает. У него немного резкий голос.

- Жалость - нормальное чувство, - спокойно так говорит. - Но люди не умеют жалеть. Помните, как Иов терпел-терпел, но когда его начали жалеть, не выдержал и закричал: «Господи! За что это мне?»

Он прерывается, чтобы отчитать Рокки, укравшего печенье. Рокки - белый пудель большого ума и многих талантов, подарок семьи профессора, лечившего его здесь, - явно скучает: в Портленде, штат Орегон, сейчас дожди, и Антон редко выходит на улицу. Десять лет назад он не мог представить, что именно дождь - причина сидеть дома. Просто плохая погода - и ничего более. Невероятно.

Мне давно хотелось поговорить с Борисовым, с тех пор как он завел блог, и я, обратив внимание на какую-то из его реплик, прошла по ссылке, потом по другой, и вышла на сайт, где Антон публиковал главы своей будущей книги. Тогда у всех на устах был букеровский лауреат Рубен Гонсалес Гальего с его книгой «Белым по черному». Но то, что я прочитала у Антона, было гораздо страшнее и острее, чем у Гальего, и я просто не нашла правильных слов (впрочем, уверена, что у меня их нет и сейчас), подумала: ну что скажу человеку с таким опытом? Человеку метрового роста - с головой взрослого и телом пятилетнего ребенка, человеку, который не может сидеть (в раннем детстве мог), а живет только лежа на жесткой поверхности. Человеку, которому случалось быть экспонатом для студентов-медиков, и его вывозили на сцену, и рассматривали как кунсткамерную достопримечательность. Бывшему жителю дома престарелых, который только в 25 лет смог впервые потрогать дерево. Должно быть, нет такой журналистской пошлости, которую он уже не слышал бы. «Держись, парень!» Или: «Антон, ты реально крут». Или про стоицизм. Про мужество жить. Про Маресьева. Про Николая Островского.

Но вот вышла книжка «Кандидат на выбраковку», коллега принес сигнальный экземпляр, я прочитала - и все-таки позвонила. Антон заговорил легко и весело, как будто мы были давно знакомы.

II.

Антону Борисову 42 года, и он живет против медицинской логики, и в каком-то смысле против природы, которая зачем-то, за что-то наградила его osteogenesis imperfecta - несовершенным остеогенезом, редким генетическим заболеванием. У остеогенеза есть красивые псевдонимы: «хрустальная болезнь», «стеклянная болезнь», «болезнь голубых склер», но сама болезнь чудовищно, садистически подлая, она одновременно уродует человека, заставляет его переживать бесконечную острую боль и почти полностью обездвиживает. Потому что кости, из которых вымывается кальций, по хрупкости равны куриному хрящику, пальцы ломаются, если чуть-чуть сжать карандаш, бедра - если неловко повернуться во сне, и может случиться по нескольку переломов в день.

При этом - полная умственная сохранность, и даже более того: происходит своего рода компенсация волей («люди несгибаемой воли», читаю я на одном из сайтов про остеогенезников), и холодным умом (потому что надо математически просчитывать и планировать каждый миллиметр жеста), и обостренной рефлексией, заставляющей относиться к себе особенно трезво и безжалостно.

Мальчик родился во Владивостоке при обстоятельствах самых брутальных: отец бороздил океанские, как говорится, просторы на китобойном судне и бурно радовался рождению наследника (потом отец станет директором рыбзавода в Астрахани, потом осужденным на 9 лет по громкому «астраханскому делу» за махинации с икрой. Он отсидит шесть, выйдет и в 52 года умрет). Одна из самых пронзительных нот в книге Антона - стыд ребенка за позор отца, за то, что родные стесняются выносить его на улицу, пока у подъезда сидят соседки-сплетницы, так что его передают с подоконника через заднее окно. Родители пройдут с мальчиком все круги ада, все больницы, народных целителей и шарлатанов, но однажды все-таки выдохнутся и сосредоточатся на новорожденной дочери, и мальчик, заброшенный в санаторий, не будет видеть их - живущих в двух остановках от казенного дома - месяцами, потом - годами, и обижаться, и стыдиться опять-таки себя. Его роман с родителями, кажется, до сих пор не закончен: книга начинается с обращения к матери и сестре, с благодарности за терпение, за честно выполненный родительский и родственный долг.