Русский

Чтобы сделать первый шаг по пути к восстановлению взаимного доверия, я предлагаю: как прочтете записку, поезжайте ко мне на квартиру. Там, в газовой плите у меня на кухне, вы найдете пятую табличку (не удивляйтесь, она досталась мне по праву, задолго до нынешней экспедиции на Подкаменную). Прошу простить меня за дерзкий поступок, но я решил таблички хорошенько запрятать, пока вы мне не поверите, да и чтобы ни у кого не случилось соблазна отправить их в спецхранилище, упаси Боже, продать коллекционерам и проч.

Надеюсь, я вас достаточно заинтриговал, и если у вас есть желание продолжить разговор, ждите моего звонка послезавтра вечером. Я скажу вам, где и когда мы сможем с вами встретиться и потолковать. Местонахождение остальных табличек позволю себе оставить до поры в тайне, ведь я не уверен, что мое письмо убедило вас в истинности моего открытия».

— «Моего открытия»… Как бы не так, — проворчал Сосновский. — Похоже, перед гибелью Плукшин окончательно спятил. И почему это Привольский ни словом не обмолвился о письме профессора? Выходит, это из него он понял, что Плукшин вынес таблички из Центра и не думает возвращать их. Тут определенно пахнет заговором.

Сосновский водил по табличке указательным пальцем, пытаясь определить значение знаков и символов, и даже предпринял попытку составить из своих предположений отдельные фразы. Выходила досадная околесица — в таких делах директор Центра не был силен.

Несмотря на скептическое отношение к «открытию» Плукшина, эта история, похоже, Сосновского все больше увлекала. Он был из породы людей, обладающих уникальной способностью находить всему и вся рациональное объяснение, а при отсутствии оного набираться терпения и ждать озарения или новых сведений, способных пролить свет на загадку. В данном случае ситуация была из ряда вон выходящей. И ее специфика требовала активных действий. Ведь из-за этой сибирской находки уже лишили жизни человека.

Сосновский положил записку Плукшина на сиденье, уперся локтем в ручку двери и погрузился в созерцание мелькающих за окном деталей уличного пейзажа.

В ту же минуту зазвонил его мобильник.

— У аппарата Сосновский.

— Сергей Самуилович?

— Ну да, я же и говорю… Кто это?

— Слушай сюда, лысый, — голос в трубке звучал зловеще и чуждо. Настолько некомфортно он звучал, что даже Сосновский, не робкого десятка человек, повидавший немало на своем веку, застыл и провел рукой по мгновенно вспотевшей бритой голове. — Все, что ты прихватил в квартире, выбросишь из окна на Фрунзенской набережной под пешеходным мостом на стороне реки. Иначе ты у меня домой или в свой ботанический центр сегодня не вернешься.

Звонивший тут же отключился.

Сергей Самуилович испугался. В эту минуту он рассудил, что ему, в сущности, нет никакого дела до бредовых гипотез сумасшедшего Плукшина. Всю свою жизнь Сосновский посвятил изучению материального мира, тайн природы, имеющих разумное объяснение. И что тогда мешает ему продолжать в том же духе, вплоть до заветного дня почетного ухода на пенсию? И не бросить ли сейчас этот чертов противень на мостовую?

— Коля, — Сосновский чуть слышно позвал водителя.

— Да, Сергей Самуилыч?

— Нам надо на Фрунзенскую набережную. Развернись над тоннелем на Маяковской. Поедем по набережной в сторону центра.

— Как скажете.

На подъезде к мосту Сосновский попросил водителя притормозить.

Директорский «ниссан теана» имел спецномера — парковаться этой машине разрешалось повсеместно. Наверное, даже если бы водителю взбрело в голову прокатиться по пешеходному мосту, найди он способ переместить на него автомобиль, ни один сотрудник ДПС ему и слова бы не сказал. Если такие люди едут на машине по пешеходному мосту — значит, так положено.

Директор Центра изучения альтернативной энергии обернулся и увидел, как в отдалении от них остановились два немытых внедорожника неопределенных моделей — то ли «шевроле тахо», то ли еще что-то подобное, столь же крупное, агрессивное, вызывающее.

«Черт», — подумал Сосновский.

По дороге сюда он напряженно размышлял о мотивах тех или иных человеческих поступков и теперь сильно засомневался в целесообразности с ходу идти на поводу у неизвестных подонков, осмелившихся припугнуть по телефону его, столь влиятельного и уважаемого человека, к тому же отсидевшего когда-то срок пускай даже в американской, но все же тюрьме.

Беда, однако, заключалась в том, что влияние Сосновского было засекречено, как и его работа. Это означало, что попросить помощи «официально» он мог только у службы безопасности Центра или позвонив по «02».

«А вот фигу тебе, гад», — резюмировал доктор технических наук цепь умозаключений, приведших его к единственно верному с его точки зрения решению.

— Коля, у тебя в машине, а конкретно в салоне, есть что-нибудь увесистое?

Шофер удивился, но ответил обстоятельно:

— Так точно. Имеется монтировка, переносной телевизор, который я выиграл на «Авторадио», ящик с инструментами маленький. Там, под передним сиденьем…

— Стоп. Телевизор жалко, а вот ящик подойдет. Вынь-ка для начала инструмент, пока я буду разговаривать по телефону.