Девятнадцатый век не зря называют «золотым» веком русской литературы. Всего через два года после смерти Д. И. Фонвизина родился А. С. Грибоедов, еще через четыре года на свет появился А. С. Пушкин, еще год — Баратынский, и пошло: Тютчев, Гоголь, Герцен, Гончаров, Лермонтов, Тургенев, Достоевский, Некрасов, Островский, Щедрин, Лев Толстой… Завязалась непрерывная цепь российской словесности, у истоков которой стояли Державин и Фонвизин. Каждое звено этой цепи — самобытная драгоценность, вклад в сокровищницу мировой литературы. О жизни и творчестве тех, кто составил гордость нашей культуры, о становлении русской интеллигенции рассказывает известный писатель С. Б. Рассадин.
Современная русская и зарубежная проза18+Станислав Рассадин
Русские, или Из дворян в интеллигенты
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
Предисловие — странный жанр. Во всяком случае, предисловие авторское; если его пишет кто-то другой, подобное можно еще объяснить целью рекламно-рекомендательной или, как было в непозабытое вчера, наоборот, опасливо предупреждающей. Мол, будьте настороже, не всему верьте у данного автора.
(Не могу удержаться, чтобы не вспомнить фразу из пародии А.Б. Раскина — как раз на предисловие «к переводному роману сомнительного характера»: «Наш читатель легко разберет, что к чему в этой книге, и, с отвращением отбросив ее, вынесет из нее много полезного для себя».)
А писать самому… Зачем?!
Чтоб рассказать, что именно вы встретите в книге? Однако если это возможно, стоит ли ее вообще читать (и писать)?
Или — предупредить, чего в книге не будет? Вот это резоннее. Поэтому — не предисловие, а предостережение.
Покойный Натан Эйдельман некогда в предисловии (!) к одной из моих книг писал — в сущности, именно предостерегая читателя от излишних ожиданий:
«…Для Ст. Рассадина, для его работы в жанре «биографии писателя» идеальный автор, то бишь объект постижения, — ну, скажем, тот кто создал «Песнь Песней» или «Слово о полку Игореве», от силы — Гомер. Писатель, от которого ничегошеньки не осталось, кроме… того, что он написал».
Конечно, преувеличение — притом полушутливое. Так, в книге, которую вы открыли, речь может зайти, например, о восхитительном чревоугодии Ивана Андреевича Крылова. О пресловутом любострастии, впрочем, по-своему неожиданно трогательном, императрицы Екатерины. О воинских доблестях Дениса Давыдова. О семейной драме Дельвига. Об «уголовщине», переломавшей судьбу Баратынского. Ничем не брезгуем, если это — все-таки! — имеет отношение к тому, «что он написал».
Ибо книга — о литераторах, будь то даже Екатерина Великая. О литературе. Через которую, благодаря ей, автор надеется нечто понять в русском национальном характере.
Когда эта книга еще толкалась ножкой в темном авторском чреве… Стоп!
Сперва необходимо отметить: было это давно, много более десяти лет назад, в результате чего на свет и явился тогдашний вариант книги «Русские», по сути, еще черновой набросок, — чего я, понятно, в ту пору не сознавал. Так что прошу рассматривать настоящее издание как совершенно самостоятельное. В самом деле, что же это за «Русские», да еще с исторической эволюцией «из дворян в интеллигенты», без Толстого? Без Достоевского? Без многих других, каждый из которых — хотя бы шаг в вышеуказанном направлении?..
Итак, когда эта книга, выражаясь уже без метафорической вычурности, только еще замышлялась, я поделился полуосознанным сомнением с одним своим другом. Дескать, хочу набросать, пусть пунктирно, словно бы типологию русского характера, где тот же Крылов — не только басенный гений, но «русский лентяй», Гоголь — «русский провидец», Вяземский — «русский меланхолик», Некрасов — «русский страдалец», Лесков — аж «русский русский». И друг, зная мою страсть к пересмотру репутаций, под час даже к реабилитации, скажем, «русского неудачника» Бенедиктова, спросил озабоченно:
— А не выйдет ли это слишком хрестоматийно?
Ах, если бы вышло! Но — не получится. К моему сожалению и помимо моей воли.
Коротко говоря, то, что мы называем «русским характером», по убеждению моему, именно в наше время, неопределенное и раздрызганное, именно на перепутье, где мы неожиданно для себя оказались, никем более не ведомые или по крайней мере не шибко верящие ведущим, — именно сейчас этот характер получил трагический шанс осознать себя без самообманов. Чего не сделаешь, не оглянувшись.
Сумеем ли — другой вопрос, но все-таки путь, которым шло русское сознание и который схематически определен в подзаголовке книги, нынче, когда искусственное солнце заранее назначенного грядущего уже не слепит и не отвлекает общественного взора, этот путь — единственное, в реальности чего можно быть уверенным. И оглядываем мы его, что бы там ни было, освобожденным взглядом, чем не приходится хвастаться (увы!), но тем не менее следует признать. В конце концов даже «гол, как сокол» — чем не форма свободы?
Часть первая
ОБ ОДНОЙ РОССИЙСКОЙ УДАЧЕ
НАЧАЛО И КОНЕЦ ГАРМОНИИ,
или РУССКИЙ ГЕНИЙ
Александр Пушкин
Пушкин был завершителем старой Руси, Пушкин запечатлел эту Русь, радостный ее долгим неслышным созреванием и бесконечно гордый ее наконец-то из-под сказочных тряпиц засиявшим во лбу алмазом.