Русские агенты ЦРУ

К несчастью, он не был способен смириться даже с временным крушением своих непомерных амбиций. Например, понижение его в должности в связи с прибытием в Анкару постоянного резидента подразумевалось само собой и было вполне рутинной процедурой, тем не менее оказалось для него жестоким ударом. В первый момент возобладала присущая Пеньковскому привычка к осторожности, поэтому он сделал анонимный звонок в турецкую контрразведку. Но затем его злость достигла такой силы, что сдерживать ее больше не представлялось возможным. Именно донос, переданный через каналы КГБ и обвиняющий нового резидента в должностных преступлениях, и послужил началом его конца, инициировав цепную реакцию: донос вызвал интерес к нему КГБ, который, в свою очередь, привел к раскрытию тайны дворянского происхождения Пеньковского.

Лишенный преимуществ, которые, по его мнению, задолжала ему советская система, он решил выбиться в люди где-нибудь в другом месте. Вопросы верности долгу перед родиной волновали Пеньковского не больше, чем Попова. Советское правительство, партия, армия, ГРУ — все это имело смысл лишь до тех пор, пока они ценили Олега Пеньковского. В противном случае они становились достойны лишь его презрения и подлежали уничтожению. Оставался лишь небольшой шаг к тому, чтобы открыть в себе предназначение быть спасителем мира — и перед нами возник новый мессия.

Неизбежность самоуничтожения Пеньковского сама собой вытекала из его гипертрофированных амбиций. Встреча с «сэром Ричардом» удовлетворила его ненадолго, он захотел получить официальное признание от лорда Монбаттена, а затем королевы Великобритании и президента Соединенных Штатов. Даже трагикомичный эпизод с американской формой не принес ему полного удовлетворения, напротив, Пеньковского по-прежнему тянуло на подвиги, вторые роли были не для него. Перестав ощущать себя звездой, он потерпел бы полный психологический крах.

Все более рискованные авантюры Пеньковского доставляли немало беспокойств Вашингтону и Лондону, но его кураторы ничего не могли с этим поделать — попав под серьезные подозрения властей, он оказался вне всякой досягаемости. После того как это стало окончательно ясно, КГБ сделал все возможное, чтобы предотвратить его бегство за границу, и кураторам оставалось лишь беспомощно наблюдать за этим со стороны. Они попытались было умерить его активность, однако сам Пеньковский, на манер Наполеона или Цезаря, по-прежнему маниакально стремился к подвигам. В документах ЦРУ нет сведений о каких-либо попытках спецслужб Англии или США остановить это его безумие. Из моих бесед с людьми, занимавшимися делом Пеньковского (как англичан, так и американцев), создалось впечатление, что это было невозможно.

Михаил

История Михаила прекрасно иллюстрирует известный любому опытному разведчику факт: мотивы большинства из тех, кто пытается заработать на жизнь шпионажем, обычно мелочны и эгоистичны. Окутывающий ремесло разведчика ореол тайны естественным образом привлекает к себе авантюристов, мошенников и просто сумасшедших. Несмотря на разницу между ними, эти ни на что не пригодные люди имеют достаточно общего, чтобы охарактеризовать стиль их поведения термином «шпионский синдром» (сокращенно ШС)[12].

Почти карикатурные масштабы безответственности Михаила в какой-то степени объясняются тем, что, являясь нелегалом, он не имел над собой непосредственного начальника и оказался вообще вне какой-либо социальной группы с ее нормами и ценностями. Основные черты характера, по всей видимости, были заложены в нем в самом раннем детстве, но проявились во всей полноте лишь после того, как агент-нелегал Михаил получил полную свободу действий.

Изучив его случай более детально, можно увидеть, что, как и другие люди подобного толка, он был крайне чувствителен к внешним атрибутам и символам, утверждающим его в собственной ценности. До отъезда из Советского Союза эти атрибуты и символы обеспечивались принадлежностью к определенной социальной системе. Будучи кадровым офицером Советской армии, Михаил существовал в строгих рамках армейской дисциплины, с ее формой и знаками отличия, орденами и медалями и ежемесячным денежным содержанием. Не менее значима для него была занимаемая в течение нескольких лет позиция руководителя университета марксизма-ленинизма. Став нелегалом, он должен был отказаться от всех приобретенных за долгие годы привилегий, забыть о милых сердцу форме и наградах и даже отречься от родного языка, если не считать обмена сообщениями с Центром. Поступающие время от времени по радио из Москвы ободрения вряд ли могли компенсировать эти потери.