Русская жизнь. Захолустье (ноябрь 2007)

- Во-первых - военные неудачи, во-вторых - поведение правительства, в третьих - Распутин… Я была со своей дочерью у глазного врача. В приемной сидело несколько пациентов, и вдруг страшно быстро вошел какой-то господин и, обращаясь к нам, сказал: «Знаете, что случилось? Убит Распутин!» Это произвело колоссальное впечатление. Ожидали, что вслед за этим случится что-нибудь необычайное, что-нибудь значительное, какой-то поворот, правительство поймет, что нужно изменить свою политику. Но ничего этого не случилось.

Продолжались развал армии и ненормальное обогащение тыла - ресторанов, шикарнейших офицеров и таких же шикарных женщин, которые их сопровождали. Это мы видели, потому что с мужем постоянно ездили с Петербургской стороны в центр города, где жил его отчим. Поэтому мы каждый второй день проезжали по этим местам и каждый раз возвращались с тем же самым настроением, что что-то наступает. Потом началась Дума, трагические речи. Я, например, присутствовала на речи Милюкова, вышла оттуда совершенно подавленной, с чувством страха, думая: «Что из этих речей получится реального?»

А потом страшно быстро, неожиданно быстро, начались события. Никто, как выражаются люди, не успел очухаться, понять, в чем дело - событие за событием, потом тьма.

Например, в нашей семье, у Семена Людвиговича было чувство тревоги мгновенное, он ощущал, что происходит что-то не то, чего все ждали. В первый момент была радость общая, что теперь, наконец, сообразит Государь или Государыня (которая, собственно, вела Государя, она же его вела), что все это может как-то измениться.

Но там, у Государя, судя по воспоминаниям Милюкова и других, было чувство не России, а замкнутой кучки - Государь, Государыня и очень небольшое количество их единомышленников. Даже странно говорить, но теперь, на расстоянии, когда прошло так много лет, можно отдать себе в этом отчет. Всегда останавливаешься перед обвинением Государя, вспоминая его мученическую смерть. Но не надо путать мученика Государя с неудачным Государем.

- У вас было чувство оторванности, чувство разрыва между придворными кругами и кругами интеллигенции…

- Это не только интеллигенция. В тот же момент против действий Государя восстал весь дом Романовых. Не было никого с ними. Юсупов действовал совершенно самостоятельно во время убийства Распутина, никакого общего плана там не было. Николай Николаевич, это было известно всем, понимал положение, и он, конечно, был невероятно тревожно настроен. Отречение Государя и все это… - об этом уже писалось и говорилось бесконечно. Петр Бернгардович Струве,который по причине своего темперамента, политического азарта, гораздо дольше Семена Людвиговича не мог прийти в себя от революции. Он все время верил, что это примет какие-то более правильные формы.

Петербургская улица в это время была особенно неприятна. По вечерам совершенно пустая, откуда-то раздавались сухие выстрелы. Например, когда Семен Людвигович уходил на какие-нибудь заседания или собрания, было страшно тревожно. Телефоны очень часто не действовали, происходили совершенно противозаконные аресты.

- Как было воспринято отречение Государя?

- Отречение Государя было принято с чувством тревоги, неизвестности и какой-то поразительной легкости этого события. Со стороны Государя как-то не чувствовалось никакой борьбы. Но чувствовалось, что нет на его стороне никакой группы, которая за него бы умирала, он остался один. Как потом в своих воспоминаниях он написал: «Кругом измены, и я один». И даже у людей, которые совсем не были настроены монархически, была тревога в душе страшная, но совершенно необъяснимая. А вот у людей более ответственных и более разбирающихся в положении, как мой муж, - уже более обоснованная.

У меня не было такого представления, но у Петра Бернгардовича и у Семена Людвиговича была боязнь грядущих событий, которые они предчувствовали. Это была необузданная, страшная, распущенная, вшивая, серая масса. Россия принимала такой облик. Это было что-то страшное. Мы уже себя чувствовали изгнанниками, еще не будучи таковыми. Наше время уже ушло. Те, к кому стремилось интеллигентное общество - земцы, ученые, профессора - к какой-то новой, обновленной России, это лопнуло, этого больше не было. Чувствовалось, что хозяевами положения уже стали крестьяне, и даже не крестьяне, а крестьяне в солдатской форме. Это было самое страшное. Отчего, собственно, и удалась эта революция - крестьянство было вооружено.

- А какие у вас воспоминания связаны с Временным правительством? Что о нем говорили сразу после Февральской революции? Как воспринимали в вашем кругу появление новой власти?