Русская жизнь. Возраст (март 2009)

Надо было идти учиться. У меня были склонности к естественным наукам, биологии - но раз уж вышло так, что с детства меня окружал театр, то и поступать я решила в ГИТИС; в тот момент было как-то не до поисков. В 1938 году я узнала, что там организуется новый факультет - театроведческий; везде экзамены прошли, а там еще можно было подать документы. Работы к тому моменту было мало, денег не хватало - и я решила попытать счастья. А сдавать в те времена в институт надо было практически все те же экзамены, что и в школе, плюс профильные. В нашем случае - собеседование с преподавателем. Его я прошла блестяще, а вот по литературе недобрала балл. К великому счастью, мне дали переписать заявление на экстернат - я ходила на все лекции, посещала все занятия, а на следующий курс меня перевели на очное. ГИТИС давал возможность прирабатывать сценографом, что мне в тот момент было необходимо.

Война и эвакуация

Институт я заканчивала после начала войны - то есть буквально. Два госэкзамена прошли до 22 июня, два других - сразу после. Мой муж Рома в первые же дни записался добровольцем, но отправили на фронт его далеко не сразу. Фронт подходил, надо было эвакуироваться, но я решила, что тоже останусь в Москве до его отправки. Когда пришло время эвакуироваться, был выбор - ехать в Среднюю Азию или в Сибирь. Я поехала в Омск. Поехала - громко сказано. Идущие в тыл поезда брались штурмом. У меня на руках был полуторагодовалый сын, и мы с мамой попали в омский поезд только потому, что один мой приятель забрался в вагон, стоявший на запасных путях, и когда паровоз уже вывез этот вагон на перрон, прямо через окно принял у меня багаж и сына. Мы ехали девять дней, стоя и сидя, столько было народу. Четыре дня я простояла на ногах - если бы надо мной не сжалились проводники, я не знаю, что было бы. «На третью полку полезешь?» Еще бы. Забралась - и моментально заснула мертвым сном. Толкает меня мама - выведи сынишку, он просится. Я, толком не проснувшись, забыв, где нахожусь, шагнула вниз - и упала прямо на коленки проводникам.

По приезде я пошла на эвакуационный пункт. Помню, там был некий человек в сталинском френчике, который - помню как сейчас - говорил несчастным женщинам, собравшимся там, что они «не люди, а продукт войны». Просто урод какой-то. Я достала блокнот, карандаш и стала записывать. Тут он посмотрел в мою сторону и гаркнул: «Что вы там пишете?» Я: «Да вот речь вашу записываю». «А зачем вам она?» - «В „Крокодил“ отошлю». Он страшно перепугался, выгнал всех и стал кружить вокруг меня, чтобы я ему эту запись отдала.

Тут надо указать одну деталь. Обычно люди эвакуировались вместе с предприятиями, и вопрос расселения решался организованно. Мы же поехали своим ходом, не будучи приписанными ни к одному учреждению. И вот здесь нам довелось хлебнуть полной мерой. Нас не прописывали нигде. Я в какой-то момент сказала себе, что не вернусь в наше пристанище без ордера на заселение. В буквальном смысле обойдя весь Омск, я в какой-то момент, уже где-то на окраине, вдруг наткнулась на вывеску райисполкома. Зашла безо всякой надежды, просто для очистки совести. Был уже вечер, служащие разошлись. На месте был один мужчина - в военной форме. Оказалось - председатель. Я ему рассказала про нашу беду, про ребенка, маму. Он позвал какого-то своего подчиненного и велел тому выдать нам ордер на комнату. А тому, видно, хотелось поскорее домой, и он сунул мне в руки пачку ордеров - выберете, мол, какой-нибудь один, а остальные мне завтра принесете. Я просто не могла поверить: не было ни гроша, а вдруг алтын!