Русская жизнь. Возраст (март 2009)

На входе в какой-то западноевропейский притон, куда молодым - дорога, и где старикам - почет, привычно бросаю паспорт и треть от входной стоимости. «Э, господин, вы куда? - ресепшионисту что-то не нравится. - Вам неделю назад 25 исполнилось». Это автоматически означало, что я должен заплатить полную цену, раз. Но «два» было существенно хуже: я попал в пространство от 25 до бесконечности. То есть, и 40-летний молодящийся старикан, и 70-летняя развалина и 100-летнее уже совсем непонятно что - это все мои одноклассники, одногруппники, черт их возьми. Чтобы не потерять идентификацию, мне необходимо изучить их манеры - в основном отвратительные, вглядеться в их образ жизни, мне неинтересный, и, в конце концов, мне придется зарабатывать их деньги - что совсем уж тягостно. Притом некто Розенблит, пожилой литератор, ухаживавший за той же девушкой, с которой в юные годы был и я, утверждал - и это был аргумент как раз против меня - что «этот никогда не повзрослеет». А может и так: постареть - постарел, а повзрослеть не довелось, все времени как-то не было, все было недосуг.

Потом были скачки в Ливерпуле, господин Мартелль безбожно разливал коньяк в снаряженном на увеселения спецпоезде, было необычайно весело. Самолет (мы летели обратно через Париж) сильно задержался, рейс на Москву улетел. И мы нежданно-негаданно оказались почти на целые сутки в городе, который принято считать романтической столицей мира. И что же? Вместо того чтобы поехать «наслаждаться», как пишут в трэвел-журналах, его безграничными возможностями (которые, на самом деле, не слишком велики), я остался в отеле есть устрицы и пить белое вино с писателем Александром Кабаковым. В какой-то момент этого многочасового сидения писатель сказал: «Ну ладно я, старый человек, ты-то что здесь делаешь? Огромный город на всю ночь к твоим услугам». Мне стало неловко, я как бы засобирался и не сказал того, что мог и хотел сказать: истории про жизнь «Гудка» под устрицы и белое вино в исполнении бывалого человека мне уже тогда были ценнее любых возможностей приключенческого рода.

Еще помню Романа Виктюка в магазине «Подиум» на Тверской. Мы зашли туда с неким молодым человеком, имевшим намерение поразить меня каким-то необычайно дорогим подарком типа дизайнерских трусов, или носков, или футболки. Молодой человек был, как выяснилось позже, даже старше меня, но позиционировал себя в бесшабашном клубном жанре. А я до сих пор до чрезвычайности падок на такие вещи: мне все кажется, что там есть что-то помимо абсолютной пустоты и наркоты - загадка, что ли. И вот в самый разгар шопинга в бутик заходит режиссер Виктюк, с которым я хорошо знаком. Он оглядывает нас и мгновенно выпаливает моему намечавшемуся приятелю: «Ну тебе-то зачем эта комиссионка?» Хотя Роман Григорьевич сам напоминает адскую старушенцию в чепце и шлафроке с покушениями на пернатую моду. Я вообще заметил, что режиссеры хамоваты, - наверное, это входит в обязательный профессиональный арсенал. В «Подиуме» я понял, что старость еще и чрезвычайно завистлива, и никакие рассуждения о Душе, Любви и Боге этого чувства забить не могут.

Другой режиссер, Дмитрий Черняков, совсем не так давно, на дне рождения нашего общего приятеля, спросил довольно громко: «Отчего же вы такой старый, Эдуард?» Все-таки новое поколение театральных режиссеров выражается значительно прямолинейнее стариков. А я был ужасно старый в тот вечер, ни жив ни мертв, потому что чудовищно болела спина, и совсем не хотелось идти домой, в одиночество. Было еще одно обстоятельство: я влюбился и страдал от предположений о грядущей неразделенности чувств. Практика показала: я не ошибся. Однако, думал я, а чем уж так молод режиссер Черняков? Постановки его вполне традиционны, образ жизни - вполне буржуазен. Ничего молодого, юного, свежего в облике режиссера нет. Может быть, даже чуть-чуть похудеть не помешало бы. Но стариком кажусь я, который младше, стройнее и, наверное, даже позаводнее буду. Или мне так кажется? И все это - молодость, стройность, ненасытность - в прошлом, а в скором будущем - «Не пылит дорога. Не дрожат кусты. Подожди немного. Отдохнешь и ты». Режиссеру-то виднее.

Чтобы как-то соответствовать своему новому статусу - рано избавленного от юношеских утех молодого человека, и не унывать, несмотря на это, я даже научился шутить по поводу нового старого себя. С гламурной публицисткой Екатериной Истоминой мы плыли по фатер Райну. «Разбуди меня, как будет какая-нибудь развалина», - попросила Катя. «Одна из них находится справа от тебя», - ответил я. Шутка имела успех. А что еще остается, кроме как веселить себя и других, в столь отвратительно печальных обстоятельствах?