растет существенно быстрее чем в целом мировая, как растут и доходы жителей, безработица на минимальных уровнях, в стране бум технологий, при том, что монетарная политика взвешенная, ставки соответствуют уровням инфляции. Налоги при нем снизились, инвестиции из-за рубежа растут, национальная валюта укрепилась кардинально (хотя он говорит, что этого как раз не хотел). Тем не менее, все всё время говорят про «надвигающийся кризис» и думают, как с ним бороться, и многие винят в будущем кризисе его. При втором уже много лет доходы населения падают, валюта обесценилась в 3 раза, а вместо мер, обеспечивающих рост, нанимаются чиновники, умеющие приукрашивать отчетность; налоги растут, инвестиции на нуле, частный бизнес сокращается, а бизнесмены кто уезжает сам, кого увозят под конвоем в другую сторону; ВВП стагнирует, и с каждым годом все большая часть экономики становится государственной. Тем не менее, все радуются стабильности. Один говорит много воинственных слов, но старается вывести своих солдат из всех горячих точек, заменить военное влияние экономическим, договориться, подставить «союзников» и «партнеров» под огонь вместо своих сограждан; второй все время призывает к миру, а параллельно на границах выросли «спонсируемые» конфликты где тысячи мирных жителей погибали и погибают «за национальную идею» или просто потому что так можно отмыть больше денег, а солдаты его страны превращаются в наемников, воюя и умирая во множестве горячих точек ради обогащения не вполне понятных третьих лиц и решения неясных геополитических задач. Один скоро перестанет быть лидером, не через год, так через 5, и то только если в тяжелой борьбе получит большинство голосов на ближайших выборах. О нем долго будут говорить гадости, но он пожизненно будет носить титул лидера (бывшего), напишет пару книг, прочтет сотни лекций, даст тысячу интервью и умрет через еще много лет (в его стране живут долго) в кругу семьи и друзей, и вспоминать его к тому моменту будут с уважением и удивлением, но редко, и сделают небольшой музей в его честь, но формально. Другой еще очень долго никому не отдаст власти – даже если бы хотел, ему не дадут это сделать. Он будет безраздельно властвовать, оставаться «лидером нации» и «хозяином», параллельно стареть и все больше выпускать из своих рук контроль за ситуацией. В какой-то момент он умрет (как все умирают, вне зависимости от рейтинга) – и соратники будут лихорадочно решать, кем его заменить, и передерутся между собой по-тихому, под ковром, или с применением танков на улицах столицы; его преемник – тот, кто сможет в этой борьбе отжать вчерашних соратников, будет посовременнее и помоложе, и тогда страна немного сменит курс, станет посвободнее дышать, двери приоткроются, а его эпоху будут вспоминать с легким стыдом и досадой ( как же мы потеряли столько времени). А возможно, что преемник будет попосконнее и пожестче, и легкая духота сегодняшнего дня сменится смрадным удушьем завтрашнего, и время сегодняшнее будет вспоминаться с ностальгией, и опять же со стыдом (как же мы до такого дошли?). Но всё это лирика. А вопрос мой вот в чем: по-моему, эти два лидера – абсолютные противоположности. Как же так получается, что подавляющее большинство просвещенной общественности разделилось на два лагеря – одни обоих обожают, другие – ненавидят?
<«Государство перешло к террору -
жестокому, беспощадному и бесповоротному. Поэтому здесь пытаться научиться у наших советских праотцов, как нам сквозь это игольное ушко проходить, уже поздно. Сегодня надо перестать бояться. И говорить надо уже без экивоков, не молоком на бумаге писать, а уже говорить прямо, что происходит. И мы поделились, к сожалению, на эти два непримиримых лагеря. Есть между ними люди, которые делают вид, что правда где-то посередине, что мы никогда ее не узнаем и так далее. Ну, по большому счету, они просто злоупотребляют правом на незнание.
<Ну и, конечно, государство со звериной яростью отстаивает право сильного бить слабого в семье
жители петербургской квартиры, в которой полицейские проводили проверку по факту обнаружения на окнах радужных штор, скорее всего, не очень громко смеялись. Ну и, конечно, государство со звериной яростью отстаивает право сильного бить слабого в семье. Потому что это и есть его главная ценность. Потому что из этого растет его уверенность в собственном праве бить собственных граждан, которые смеют чем-нибудь выражать недовольство.
<'донбасское урегулирование' выдуло, как пылесосом,