Русская жизнь-цитаты-июнь 2018

Сословие активного населения — около 20 млн человек — люди, зарабатывающие своим трудом, не получающие напрямую деньги у государства. В него входят и предприниматели, и священники, и рабочие на отхожем промысле (их 10–12 млн человек). Здесь же и люди, предлагающие свои услуги на свободном рынке, не живущие на госбюджете: свободные юристы, репетиторы, сезонные работники, проститутки. И наконец, около 17 млн маргиналов: криминал, алкоголики, бездомные, нелегальные мигранты… По большому счету сегодня в России воссоздана настоящая средневековая модель общественного устройства. В результате демодернизации к нам вернулась эта ресурсно-сословная организация жизни, идущая еще от ранних времен Московского государства.

И наконец, внутренняя колонизация, о которой говорил еще Василий Ключевский и которую в наше время наиболее полно описал Александр Эткинд. Из его работ можно узнать, как Российская империя осваивала собственные земли, колонизируя иные народы, но прежде всего самих русских. Если Британия колонизировала Индию, Америку, Австралию, то у нас государство колонизировало собственную страну. Москва и Петербург выполняют роль колонизаторов по отношению к автохтонному населению России. Крепостное право было одним из инструментов такой колонизации, причем затрагивало оно не только крестьян, но распространялось практически на все сословия. Дворяне были обязаны своей жизнью, имуществом, состоянием лично царю. Это была, например, не польская шляхта, которая могла избирать короля. Русский дворянин ни за рубеж не мог выезжать без дозволения императора (взять случай Пушкина), ни по своей стране свободно путешествовать, для чего нужно было иметь дозволение полиции… Не хочу здесь драматизировать или демонизировать, но такая у нас была политическая и культурная экология, из которой возник феномен русской власти.

Поэтому я должен признать, что президент Путин — это производное русской истории, очередное циклическое воспроизводство матрицы, которая сейчас, в XXI веке, приняла вид и обличье Владимира Владимировича (вполне княжеское имя). В этом объективность и закономерность возвращения традиционной ресурсной организации русской жизни, сословно-раздаточной системы власти, в условиях которой основные сословия получают бюджетные ресурсы. Спросите сейчас любого человека за пределами Москвы: чем хорош нынешний президент? Ответом будет: при нем начали платить зарплату, он стал платить пенсию. А чем были плохи 90-е? Не платили пенсию. Задерживали месяцами зарплату. А ведь бюджетники — это хребет страны, тягловое население, народ, те самые путинские 86%.

Сословия свободных предпринимателей, свободных людей вообще во многих городах не существует. Они заводятся разве что в миллионниках. Вся остальная Россия — это люди, кровно завязанные на государственный бюджет и на государственную ресурсную, в том числе информационную раздачу. При таком устройстве общества очень сложно формировать политическую альтернативу, даже сам запрос на нее кажется утопией.

И реальную политику власти в последние шесть лет я представляю в виде четырех условных войн.

Первая война — за пространство. Здесь можно говорить о Крыме и дипломатическом наступлении в Арктике, расширении там военной инфраструктуры и вообще о ретерриториализации российской государственности

Дальше идет борьба за символы. Знаки исключительности власти возвращаются в Россию в основном в тех же патриархальных проявлениях и форматах. средневековую семиотику королевских выездов наша власть с радостью возвращает в XXI веке.

Третья условная война российской власти связана с феноменом, который Мишель Фуко называл биополитикой. Попросту говоря — это когда государство начинает контролировать биологическую жизнь людей. Правда, государство Нового времени присваивает себе право не брать жизнь, а давать ее, более того, принуждать к жизни. Оно говорит: вы должны быть здоровы и готовить свои тела к службе отчизне, должны заниматься правильным сексом, который ведет к рождению детей. А значит, не должны есть инородные, идеологически невыдержанные продукты, например европейские сыры и турецкие помидоры и т.д

И наконец, четвертый фронт сражений российского Левиафана — это битва за память: все эти мемориальные войны, истории с памятниками и мемориальными досками, скандалы вокруг Ельцин-центра или настоящая схватка вокруг народного мемориала на Немцовом мосту. С одной стороны, появляется все больше форм народной памяти: проекты «Бессмертный полк» (еще до того, как его перехватила госпропаганда) и «Последний адрес», семьи начинают создавать собственные генеалогии.

Однако власти не нужны частные истории, она требует единую и неделимую историю России, державный миф, где были бы интегрированы все: и большевики, и монархисты, и Сталин, и Гагарин, и советские спортсмены, и доблестные чекисты. Я же боюсь, что государство будет со временем убивать все формы живой памяти, заливая все бронзой и бетоном, превращая все в советские мероприятия, как это уже стало чувствоваться в работе власти с «Бессмертным полком».