Думаю, что применительно к России действует скорее внутренняя логика авторитарного режима, который теряет поддержку и вынужден усиливать технологию мобилизации общества либо через внешние угрозы, либо через борьбу с внутренними врагами. Действительно, после массовых протестов 2012 года законодательство страны непрерывно ужесточается и соответственно расширяется поле репрессий. Причем не только по отношению к информационному пространству, но и по отношению общественным организациям — НКО, оппозиции. Контроль над всеми публичными сферами становится очень жестким. Мне кажется, что тут вполне понятная логика эволюции режима, который боится потерять поддержку масс. Ведь в противном случае за этим неминуемо последует привлечение руководства страны и ведущих чиновников к суду, к ответственности со всеми вытекающими отсюда плачевными для них последствиями.
С чем вы связываете включение вас, социологической организации, в реестр «иностранных агентов»?
На нас не случайно оказывается такое сильное давление уже много лет. Собственно, под нас был изменен закон о некоммерческих организациях и политической деятельности, куда было включено отдельным пунктом проведение социологических опросов. Потому что другой социологической организации с таким правовым статусом как у «Левада-центра» в стране больше нет. Можно считать, что этот закон просто написан под нас. Все неспроста. Мы фиксировали падение поддержки популярности Путина в 2011–2013 годах, снижение позитивных оценок деятельности «Единой России» в 2016 году. И каждый раз за этим следовали ответные акции репрессивного характера: комплексные проверки прокуратуры совместно с налоговой службой. Ну а закономерным итогом стало изменение законодательства и навешивание на нас ярлыка иностранного «шпиона».
Результаты опросов других социальных служб заметно отличаются от ваших?
Если брать тренды, то так или иначе все показывают волнообразное движением: либо спад поддержки, либо ее рост. Но в каких-то конкретных вопросах цифры могли расходиться очень сильно. А самое главное — это интерпретация. Мы даем гораздо более сложную картину положения в стране на фоне восторженного одобрения населением нынешнего руководства.
Можно ли говорить о подлинно демократических выборах в России в контексте всех введенных ограничений?
Разумеется, нет. Речь идет об имитации всенародной поддержки и одобрения Путина на фоне несостоятельности всех других кандидатов в президенты. Вот собственно этого эффекта и пытается достичь кремлевская администрация. Поэтому поставлены совершенно четкие цели перед губернаторами, избирательными комиссиями: обеспечить высокую явку и высокий процент голосования. Наши же данные говорят о том, что явка будет самая низкая на всем протяжении постсоветского существования страны, а недовольные режимом просто не придут на выборы. Соответственно, увеличится концентрация сторонников Путина, или по-иному — административно мобилизованного электората.
Что, по-вашему, ожидает страну после избрания нового президента, могут ли измениться приоритеты во внутренней политике?
Я жду усиления, ужесточения репрессий. Ничего к лучшему просто так не может измениться. Это только кажется, что Путин решает все. На самом деле он точно такой же заложник сложившейся системы, как и все остальные. Если начинаются репрессии, без конца меняется законодательство, то рано или поздно это приводит к ухудшению качества законов, негативному отбору людей во власть — более аморальных, циничных, менее компетентных, но демонстрирующих лояльность правящему классу. Соответственно, это приводит к неэффективной, некомпетентной политике, которая порождает системный кризис в стране. Изменить эту ситуацию очень трудно. Ведь чего, прежде всего, ждут от Путина — изменения судебной системы, придания независимости судьям. Но если это произойдет, то режим рухнет. Потому что он потеряет средство управления. И на это, конечно, никто не пойдет.
https://ehorussia.com/new/node/15563
Сергей Пархоменко:”Я задаю себе вопрос: чьим соперником будет Ксения Собчак на этих выборах? Ведь она не будет соперником Владимиру Путину. А будет соперником Алексею Навальному.
Но у Навального соперников и так — хоть ведром отчерпывай. Еще дополнительные ему, пожалуй, и не очень нужны.
А вот соперников Путина что-то не видать. Отчего-то не выстраивается из них очередь.
Вот поэтому я и не одобряю эту затею, и в ней не участвую. Так я отвечал.
Прошло несколько недель, и мне стало казаться, что я ошибся. Я стал всей душой радоваться этой ошибке и говорить всем вокруг, что вот — бывают же обнадеживающие разочарования. И бывает, что мы зря не доверяем разумным и уместным намерениям других людей, не верим в их храбрость и решительность.
А теперь мне опять кажется, что я был прав. И вот надо же: эта правота нисколько меня не радует. Наоборот, я смотрю на это свидетельство своей прозорливости с тоской и разочарованием.