не желающий наказывать злоумышляющих на него смутьянов, — чистый Ельцин; в его прощальном разговоре с наследником слышится ельцинское «берегите Россию». Статный, мужественный, бесстрашный, но чувствительный Николай I — конечно, Путин; недальновидные советники намекают ему, что в ситуации междуцарствия после смерти монарха его могут признать узурпатором — но для него важнее всего соблюсти дух и букву закона. Человек он бескомпромиссный, честный. Насилия не любит, но, когда нужно, не поморщится, замочит врага в сортире — в смысле, выстрелит из пушки по живым людям (расправа на Сенатской подана в фильме чуть ли не как героический акт). Граф-демократ в штатском Мордвинов представляет либеральное крыло в правительстве. Вирильный Милорадович — собирательный образ силовика, которому подлые революционеры и наносят первый удар — конечно, в спину. Впрочем, все государственные мужи желают одного: счастья и преуспеяния своей отчизне. Откуда взялись и чего хотят революционеры, толком понять невозможно. По меньшей мере, из фильма. Не показаны воинские подвиги будущих декабристов на войне 1812 года. Не упомянуты их интеллектуальные достижения: «Конституция» Муравьева, «Русская правда» Пестеля, манифест «К русскому народу» Трубецкого. Неясно, что вообще их не устраивает в Российской империи: нарядной, праздничной, пряничной стране, где всем живется хорошо. Крепостное право не всплывает даже в разговорах. Сравнений русского политического уклада с европейским на всякий случай тоже нет. Конституция? Кто это вообще такая? Наверное, сестра великого князя Константина, за воцарение которого ратуют эти балбесы? Милорадович, Мордвинов, Александр и Николай постоянно задают смутьянам вопрос, который нынешние лоялисты ставят перед оппозицией: вам-то лично чего не хватает? Чего не нравится? С жиру беситесь? Выходит, что с жиру, других объяснений «Союз спасения» не дает.
«Палкой бей!» — кричит заведенный
с пол-оборота командир, но дети, жертвы пороков взрослых, преимущественно скучают и тоскуют, родители в ужасе, социум против того, чтобы казематные нравы переносились на волю и в школьном спортзале пятиклассникам показывали, как группа быстрого реагирования расправляется непонятно с кем. То ли с преступниками, то ли с невиновными, которых посадили за решетку, довели до ручки, и в зону вошел спецназ. «Палкой снизу!» — надрывается гражданин начальник, и надо бы увести детей.
Руслана Шаведдинова просто похитили. Вломились
в квартиру, засунули в самолёт и увезли куда-то в Архангельск. «Отдавать долг Родине», которой государство уже и не пытается притворяться. Армия – это такой аналог тюрьмы. Не придумают, за что посадить, – отправят «служить». Сейчас – оппозиционера, а так – любого. Потому что рабства нет, но если очень хочется, то есть. Потому что единственная опасность, которая грозит России, изнутри, а не снаружи. И называется она – государство. То самое, которое похищает своих граждан. Пригожину в Сирии и прочем Мозамбике, видите ли, не доложили пушечного мяса. Видимо, следующим шагом после призыва протестующей молодежи станет отправка их в зоны боевых действий типа Сирии.
Самый важный итог года. «Московское
дело» все еще длится. Перемалывает невиновных. И не без труда вспоминаешь теперь, из-за чего все начиналось. Выборы прошли, Мосгордума заседает, мэр отвечает на заранее согласованные вопросы депутатов, — и это совсем в стороне, это никак не касается уже происходящего в судах. «Московское дело» сделалось самоценным, оно, кажется, существует уже вне всякой связи с летними событиями. Оно само производит собственные смыслы. Случайные пленные, выдуманные преступления, настоящие сроки. Все это, вроде бы, уже однажды было — вспомним «болотное дело». Точечный террор в исполнении государства в ответ на попытку граждан заикнуться о собственных политических правах — технология обычная и отработанная. Новизна — как раз в этом вот бесстыдстве, в нарочитом подчеркивании абсурдности происходящего. Здоровенные, крепкие полицейские — они ведь и есть государство, первая линия глубоко эшелонированной обороны государства против граждан, самые близкие к обычному человеку представители власти, хотя все-таки не самые опасные (наверное) — не испытывают неловкости, рассказывая о перенесенных страданиях. Рассуждают под смех собравшихся и настоящего потерпевшего про «моральный ущерб здоровью» и «твердое шуршание».
«Потемкинская деревня» размером с полуостров.