Русская жизнь-цитаты-декабрь 2018

Путинский паханат совершал военные преступления и преступления против человечности на протяжении всего своего существования. Он выполз из кровавой трясины грязных колониальных чеченских войн. Он вскормлен неограниченным насилием государства над человеком. Путин не просто вор-клептократ. Он массовый убийца-изувер. Смерть и война сопровождают всё его правление. Путин — это смерть и война. Путин — агрессор. Никто не угрожает России захватом и порабощением. Путин ведет свои войны за порабощение других.

Ради порабощения других Путин развязал агрессивную войну против Украины. Он разжег и продолжает подпитывать гражданскую войну в Донбассе. Он совершил разбойничью и невероятно подлую аннексию Крыма, чем поставил под удар безопасность и благополучие всего человечества. Ибо односторонняя силовая перекройка в свою пользу международно признанных границ взрывает главную несущую конструкцию системы международной безопасности и грозит погрузить мир в хаос.

Остановить путинскую агрессию невозможно только адресными санкциями против его приближенных. Пока страны Запада уклоняются от применения оружия против агрессора, Путин успешно разрушает международно-правовой порядок средствами “гибридной войны”. А из международной изоляции он будет пытаться вырваться с помощью новых, еще более опасных военных авантюр. Именно так он стремится принудить цивилизованный мир согласиться с навязываемыми им бандитскими правилами. И либо действующие правила международного поведения будут окончательно опрокинуты, либо придется давать вооруженный отпор Путину. Да, иногда за мир надо воевать. Как сказал в недавнем интервью Андрей Илларионов, танки останавливают только другие танки. Или иные танкоостанавливающие средства.

Не верьте Путину. Он не торопится попасть в рай. Он догадывается, что на том свете его ждет отнюдь не рай, а спортзал бесланской школы с падающими горящими перекрытиями.

http://www.kasparov.ru/material.php?id=5C22704D734B3

Катя Петровская:”не то что нет места, а даже нет идеи, в которую можно вернуться.

Катя Петровская после учебы на филологическом факультете Тартуского университета и диссертации о Ходасевиче уехала в Германию, где в 2014 году написала книгу «Кажется, Эстер», переведенную на множество языков и ставшую международным бестселлером. В рамках исследовательской поездки в Германию, осуществленной при поддержке представительства ЕС в России, Михаил Ратгауз поговорил с Петровской об эмиграции, Берлине, политической активности в эпоху турбулентности и о том, какой видится Москва издалека.

Я теперь гораздо лучше понимаю многое в русской эмиграции после Октябрьской революции именно потому, что не то что нет места, а даже нет идеи, в которую можно вернуться.

— Мы все-таки выросли с идеей общего пространства. Я сейчас писала текст про свою поездку в Грузию, и я вдруг поняла, что, если ты живешь в русском языке, ты, в принципе, не можешь избавиться ни от романтизации, ни от экзотизации Грузии, ни от колониального взгляда. Потому что Кавказ для нас, таких, как я, — это территория прекрасных стихов, написанных Лермонтовым и Пушкиным, известных нам с детства. Стихи, романтизм, детство и завоевательные войны сплетены в нашем языке. Слышим мы это или нет — другое дело, но для русскоязычного человека в Украине это понятная вещь. Русский был не только языком дружбы и связей, литературы и науки, но и ужасом для немалого числа людей, многие с этим жили всегда, с этим неразличением двух русскостей. Просто всегда! Мои собратья в Западной Украине — для них в любой прекрасной русской книге могли таиться угроза и обида. Я никогда об этом вообще не думала. Понимаешь?

— Понимаю.

— А я не очень понимаю. Я действительно не понимаю и все время чувствую, когда встречаюсь со своими друзьями… какой-то бессмысленный раздел пространства. Я не знаю, бывает ли осмысленный раздел пространства, но этот раздел абсолютно чудовищный. Я написала книгу о Второй мировой, но из-за российского вторжения, из-за аннексии Крыма это все кажется почти что маньеризмом, ритуальными кругами памяти. Современность перекрыла все, но как об этом говорить?

Мою книгу я дописала пять лет назад, она заканчивается возвращением в родной дом, на улицу Институтскую. Тогда через два месяца на улице Институтской, возле этой аптеки и вниз по улице, убивают сто человек, это последние дни Майдана. У меня было ощущение, что была задача по сшиванию пространства, но я не успела. Наверное, я написала книгу о бессмысленности исторических усилий.

Раньше я легко говорила, что я русская, теперь это невозможно. Можно было быть русской украинкой, но теперь само слово «русский» вызывает бурю противоречивых эмоций. Все это было бы решаемо, если бы идея общей совести владела каким-то количеством людей и оставалась наднациональной. Вот это простое «За вашу и нашу свободу». Сейчас для многих моих соотечественников в Украине мой русский, родной, стал невозможным языком: понятия русского, российского и милитаристского слиплись окончательно, и это не разделить. Был просто перейден порог боли. Такой крутой маршрут.