К концу первого года полномасштабной войны с Украиной в среде отечественных интеллектуалов созрело понимание, что власть начала активно эксплуатировать тему смерти как чего-то возвышенного и очищающего. «
Они сдохнут, а мы попадем в рай
» еще могло казаться шуткой, но
рассуждения
о том, что гибель в бою делает прожитую жизнь ценной, как и
высказывания
многих светских и духовных лидеров о смерти как достижении говорят о том, что идеологически в путинской России если и не доминирует своеобразный культ смерти, то явно распространена «танатопатия», как называет это явление социолог Дина Хапаева. Если обратиться к теме внимательно, то попытки оценки насильственной смерти как чего-то естественного и даже высокого появились в России по мере ее нынешней фашизации, и
параллели
с Германией 1930-х годов напрашиваются тут сами собой. Однако Россия — это не классическое индоктринированное тоталитарное общество первой половины ХХ века, когда увлечение борьбой и смертью было повальным (достаточно вспомнить строки из песни: «Смело мы в бой пойдём за власть Советов, И
Кремль начал полномасштабную войну с Украиной, обещая , что «специальная военная операция» будет вестись силами контрактной армии. «Случайно» попавшие на фронт срочники в большинстве своем были отправлены домой. Однако вскоре, вследствие огромной убыли личного состава, российские власти сначала разрешили набирать в «ЧВК» заключенных, а потом объявили мобилизацию, которая многими рассматривалась чуть ли не как призыв 1941 года. Эксперты на разный лад предсказывали, что за «частичной» мобилизацией последует и всеобщая, но пока ее не случилось — напротив, военные стали говорить , что кадровый голод в армии преодолен. Как такое может быть — особенно с учетом тех потерь, которые продолжают нести российские военные? Возможно, ответ — в странной связке культа смерти и культа денег.