людей, разных людей, согласились в двух мыслях — что Лукашенко надоел и что людей бить нельзя. Это удивительно и прекрасно — и вот это производит впечатление народа и страны. А у нас в России происходит куча безобразий, мы сильно возмущаемся — но по отдельности, а чего-то общего, того, что нас объединило бы — идеи, мысли, события — пока нет. И если говорить про отравление Алексея Навального — оно тоже не стало таким событием, и убийство Бориса Немцова не стало, и «обнуление» Путина не стало. В Хабаровском крае уж третий месяц народ каждый день выходит на улицы, но это не волнует ни Калининград, ни Москву. В Москве, конечно, видят снижение популярности властей, наверняка отмечают рост волнений. Но пока это не стало одной большой, объединённой волной, тактика «плюй в глаза — всё божья роса» признается, видимо, действенной.
в фокусе сообщества так называемых развитых
стран находится человек и система ценностей, работа над которой имеет только задокументированную историю в две с лишним тысячи лет. А на просторах бывшего СССР вся эта работа сначала была втоптана в грязь, потом заменена на авторитарную утопию, а последние четверть века благо определяется или через призму борьбы за величие несуществовавшего прошлого (отсюда «можем повторить», космические батуты и прочее), или исходя из пещерного, дохристианского понимания богатства и успеха.
Не чувствуется большой энергии в стране, и всё,
что в ней есть — немногим больше чем советское наследие и результат удачного стечения обстоятельств: наличия полезных ископаемых и соседей, умеющих производить из них что-то ценное. Вот вытащи сейчас из России нефть и газ, что останется от собянинской плитки, промышленности и прочего потребительского блеска крупных городов? Что-то останется, конечно, но не очень много, особо не погордишься. Вот это и будет мерой энергии страны.
Мирное сопротивление - это прежде
всего коммуникация внутри нации, между разными ее фракциями и частями. Есть те, которые уверенны в необходимости сопротивления, и есть те, кто, понимая мотивы сопротивляющихся и в чем-то разделяя их, не готовы присоединиться и даже не уверены в целях протеста. Когда первые идут на сопротивление, подставляя себя под дубинки и риски дальнейшего преследования, вторые напряженно следят за этим сюжетом, пытаясь понять, насколько неприятный, но приемлемый для них в настоящий момент режим в силу своей склонности к насилию фатально угрожает им в будущем? Чрезмерное насилие заставляет их эмоционально переходить на сторону протестующих. Потому что те, кто может вот так неистово дубасить людей ни за что, в сущности, представляют для них потенциальную опасность. Эти люди хотят видеть режим, пусть и авторитарным, но относительно цивилизованным и толерантным, не угрожающим им. Это удивительный ограничительный механизм. Выясняется, что режим может нанять, экипировать и натренировать сто тысяч дылд, чтобы они защищали его от мирного протеста. Но эффективность этих дылд ограничена уровнем идиосинкразии общества к насилию, и режим, и дылды при всем своем могуществе не могут переступит этого порога без риска фатального проигрыша. В эту калькуляцию включены и люди, в чьи обязанности входит непосредственное осуществление насилия. Они тоже - как ни парадоксально - напряженно следят за тем, насколько их насилие хотя бы относительно легитимно в глазах общества. И испытывают большие психологические нагрузки в связи с этим. Мы, в России, на самом деле имели опыт такого рода. 20 августа 1991 г. по заданию ГКЧП был разработан и утвержден план штурма Белого дома. Но, по итогам рекогносцировки на местности, руководители элитных групп КГБ 'А' и 'Б' сообщили представителям ГКЧП свое мнение, что план не может быть реализован, потому что сопряжен с большим количеством жертв среди населения и личного состава. В этот момент судьба ГКЧП была решена. Иными словами, 'мирный протест' в политическо-метафизическом смысле - это такой диалог внутри общества о том уровне насилия, при котором данное общество готово жить. И чем выше сопротивляемость и устойчивость протеста, тем острее и фатальнее вопрос этот выглядит для режима и для тех, кого он пытается рекрутировать в свою поддержку и кто его должен защищать.
Привет, это Александр Губский, издатель