Есть сильная и слабая сторона
происходящего. Сильная в том, что это спонтанное движение города и края, а слабая в том, что у них нет представительства. Они должны либо создать такое представительство, чтобы оно вступило в переговоры о решении с центром. Либо центр кого-то будет репрессировать наугад. Вообще не осталось площадки политической для переговоров. Они все давно уничтожены. Теоретически такой площадкой могло бы быть Законодательное собрание местное. Или Государственная дума могла бы взять на себя третейские функции. Могли быть даже хоть какие-то теневые переговоры в администрации президента, но ничего этого нет. Разрушение и уничтожение политических инструментов ведет к тому, что такие ситуации будут становиться нерегулируемыми. А подавление загоняет проблему внутрь. Рано или поздно, конечно, все затихнет. Люди не могут вечно протестовать — им надо жить и работать. Но проблема в какой точке это затихнет? Применить силу - против кого, собственно говоря? Если даже мэр Комсомольска-на-Амуре выходит навстречу протестующим и благодарит за поддержку. Требование судить Фургала на месте, в Хабаровске, могло бы быть основой для компромисса. Оно не является чем-то невозможным и вполне себе правовым. Суд присяжных в Хабаровске это нормально. Но и здесь нужны какие-то переговоры. Я понимаю, почему центр этого боится, но таким образом дело идет к более острой фазе конфликта. Возможны сопровождающие действия, вроде забастовок на предприятиях или в других регионах. Итог означает урегулирование. Трудно представлять, как оно может выглядеть сегодня. Политическая ситуация развивается в политическом вакууме. У протестующих нет представителей. И независимо от причины, это создает трудности. Потому что непонятно, как и с кем разговаривать, как искать компромисс. Но с другой стороны, и власти создали такую же симметричную ситуацию вакуума, потому что Дегтярев — явно не переговорщик»
Назначенный врио губернатора Хабаровского края
Дегтярёв демонстрирует, что системный российский политик умеет: убегать от жителей края, управлять которым его назначили, париться в бане с начальством, рассказывать про жирных голубей и вкусный пломбир, предлагать запретить доллар и поменять гимн, приманивать запрещённым долларом еду, совершать ещё массу бессмысленных действий и выглядеть откровенным идиотом. Единственное, чего они не умеют – это разговаривать с людьми. В момент, когда нужно что-то сказать избирателю, они цепенеют, талант кривляния куда-то пропадает, вместо глупых речей – тишина, как если бы встретили другой биологический вид, или даже инопланетян. А на каком языке говорить с избирателями? Они что, понимают слова? Как эти избиратели вообще между собой общаются? Дело в том, что в картине мира системных российских политиков избирателей в принципе не существует. Вся их жизнь проходит между начальниками и подчинёнными, где всё просто: перед первыми пресмыкайся, вторыми помыкай, а тут вдруг надо вести разговор на равных, и как это делать, совершенно непонятно
множеству людей хочется, чтобы хабаровчане