Русская жизнь-цитаты 14-21.07.2022

Facebook,"Предполагаю до конца лета по субботам публиковать здесь небольшие отрывки из моей новой книги «Третья жизнь». Это для тех, кто не хочет или не может купить ее в магазине! )))  ВЫБОР ПУТИ. ДИССИДЕНТЫ Проходят годы, а я мысленно все возвращаюсь и возвращаюсь к мучительному для меня вопросу: как же могли мы тогда упустить такой редкий исторический шанс изменить судьбу России? Собственное легкомыслие, коварство противника, фатальная неизбежность? Бог свидетель, даже на последнем переломе демократического движения вряд ли кто из нас всерьез задумывался о собственной политической карьере. Это было так несущественно на фоне освобождения страны от коммунизма. Да и казалось невероятным, чтобы власть потеснилась и дала легальное место оппозиции.  Моральный выбор, который позже встал перед диссидентами, в годы, предшествующие перестройке, перед нами не стоял. Не было даже поводов задумываться об этом. Наоборот, гибель наших политзаключенных, казалось, ясно указывала: ничего общего с этой властью иметь нельзя. Смерть лихо прошлась в те годы по политическим лагерям и тюрьмам. В 1984 году в заключении погибли Алексей Тихий, Валерий Марченко и Юрий Литвин, в 1985-м — Василь Стус, в 1986-м — Анатолий Марченко.  А потом началась перестройка, и оказалось, что надо выбирать: поддерживать власть или оппонировать ей? Надеяться на перемены, ждать их и поддерживать или продолжать конфронтацию с советской властью? Проверить искренность реформаторских намерений было трудно. Я попробовал. В марте 1987 года я написал правительству открытое письмо, доказывая необходимость возвращения в СССР Александра Солженицына. К своему удивлению, я даже получил уклончивый ответ. Вот как об этом и о своих зыбких надеждах пишет сам Солженицын. «Между тем в СССР мое имя эти месяцы прополаскивалось. В слухах — что я уже подал в советское посольство заявление на возврат. Но и публично. Александр Подрабинек внезапно написал (5 марта, в день советского опровержения о “Раковом корпусе”, но просто совпало) открытое письмо правительству, что теперь, при наступлении гласности, было бы нестерпимой фальшью замалчивать и дальше Солженицына, который и требовал честной и полной гласности еще 18 лет назад, — и предлагает он отменить указ о лишении меня гражданства, дать возможность вернуться на родину и издавать массовыми тиражами. Это письмо он сделал открытым спустя месяц. А еще от того через месяц — к нему, недавнему ссыльному, в Киржаче пришел вдруг секретарь райкома партии по агитации и официально ответил, что “дело о Солженицыне рассматривается в ЦК”.  Такой ответ ни к чему их не обязывал (хотя, наверно, какое-то обсуждение и было у них).  Я же хотя и понимал всю необязательность и уловку этого приема — а сердце забилось. Всё же — тает, тает стена, и изгнание мое идет к концу! Да ведь по моему возрасту — уже надежда из последних» . (Александр Солженицын. «Угодило зернышко промеж двух жерновов»). Все эти странные знаки внимания и сигналы о грядущих переменах накладывались на более существенные шаги властей. В феврале 1986 года был освобожден и вывезен в Восточную Германию Анатолий Щаранский. Его и еще трех арестованных в СССР иностранцев обменяли на пятерых пойманных на Западе шпионов из социалистических стран. Обмен в лучших шпионских традициях состоялся на мосту Глинике — границе между ГДР и Западным Берлином. В октябре 1986 года освободили из ссылки в Якутии Юрия Орлова. Его тут же вывезли в США в обмен на осужденного в Америке советского шпиона Геннадия Захарова. В рамках того же обмена в Москве был освобожден американский журналист Николас Данилофф и отпущен в Израиль еврейский отказник Беньямин Богомольный.  Затем последовали массовые помилования и освобождения политзаключенных, пробуждение гражданской активности, появление независимых от власти политических инициатив и свободной прессы. Диссиденты оказались в совершенно непривычных для себя условиях зарождения относительной свободы. Большинство из них постепенно отошли от общественной деятельности, полагая свою задачу выполненной. Некоторые продолжили отстаивать права человека или национальную независимость, используя механизмы неподцензурной печати и общественных организаций.  Другие надумали встроиться во власть, решив, что пришло время попробовать себя на ниве политического руководства. Мне казалось это убийственным, провальным решением. Первоначальное недоумение сменилось возмущением. Сначала это был эмоциональный протест: как можно идти на сотрудничество с властью, повинной в стольких злодеяниях? Еще можно простить советскому режиму зло, причиненное тебе лично, но как смириться с убийством миллионов невинных жертв коммунистической власти? Как простить им гибель наших друзей и товарищей? Как можно закрыть на это глаза или вовсе забыть? Мне представлялось это непостижимым, будто нравственные опоры демократического движения в один момент рухнули и на пустом месте обнаружилась наспех сколоченная конструкция из неуемного тщеславия, неутоленных амбиций и политического цинизма. Я понимал, что многолетняя непрерывная конфронтация с властью может вызвать усталость. Тяжело все время ощущать себя врагом государства, хочется позитивных чувств и конструктивной деятельности. А тут словно вдруг приоткрылись створки, казалось, навечно закрытых ставен и повеяло свежим ветром, и даже будто тебя кто-то приглашает к новой жизни и новой работе на благо общества. Да не кто-то, а всё те же самые, что и раньше, но только голос их неузнаваемо изменился, и нет в них прежней злобы, и нет угрозы, а наоборот — благожелательность и открытость для откровенного диалога и сотрудничества. Ну как тут устоять, как не согласиться? Как не убедить себя, что в их предложениях нет лукавства и лицемерия, что они теперь другие? И некоторые согласились, а еще больше было тех, кто это согласие одобрял и поддерживал. Горбачев хочет разрушить прежний уклад советской жизни — поможем ему в этом! Ельцин хочет строить демократическую Россию — встанем с ним плечом к плечу! Я понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет. «Не может дерево худое приносить плоды добрые» . Не сделаешь хорошего дела грязными руками, и цель не оправдывает средства. Использовать коммунистов для построения демократии в России — дело безумное, грязное и обреченное на неудачу. Я пытался говорить об этом, еще не имея достаточно аргументов, а взывая к совести и традициям, но меня не слушали. На меня смотрели как на человека, застрявшего в минувшей эпохе и не видящего заманчивых и ослепительных перспектив. Скоро появились и аргументы. Все реформы горбачевского времени были половинчатые, непоследовательные и сознательно не доведенные до конца. Это не могло быть случайностью. Это обнажало замысел: сохранить прежнюю власть ценой самых мягких реформ и минимальных уступок требованиям свободы и демократии. Сам Горбачев этого особенно и не скрывал: он провозглашал твердый курс на социализм, но обновленный, эффективный и, как говорили на Западе, «с человеческим лицом».  Замечательный диссидент, математик и бывший политзаключенный Юрий Гастев говорил мне как-то, что он представляет себе социализм с человеческим лицом в виде тигра, которому тигриную морду заменили человеческим лицом, а все остальное оставили прежним.  Сконструировать «человеческое лицо» из опротивевших всем номенклатурных рож было трудно. Для нового имиджа власть нуждалась в свежей крови — некотором количестве новых людей с приличными лицами и хорошими биографиями. Диссиденты подходили как нельзя лучше, надо только было их уговорить. Надо было их убедить, что власть нуждается в их помощи и что у вечных бойцов с режимом наконец появится возможность легально делать то, что они раньше делали нелегально. Ну разве это плохо?! И уговорили, убедили. Мне уже тогда это напоминало призывы советской власти к белоэмигрантам и оставшимся на Западе военнопленным Второй Мировой: «Возвращайтесь на родину! Родина простила, родина ждет вас!» Это и теперь была ловушка, но на сей раз смертельная не физически, а только духовно и репутационно. Согласие на сотрудничество предполагало компромиссы. Насколько далеко на этом пути зайти, зависело от личного выбора каждого. Позиции более или менее определились к 1989 году. Демократическое движение к тому времени уже окончательно угасло, но многие его участники были живы и деятельны. Мне грезилось, что на обломках прошлого диссидентам удастся создать политическую силу, способную оппонировать власти. Мне всегда казалось, что оппозиция важнее власти, потому что она предоставляет обществу альтернативу и не дает правительству скатиться к деспотии. Не говоря уж о том, что при благоприятном развитии событий сегодняшняя оппозиция — это завтрашняя власть. От того, какова оппозиция сегодня, зависит, какой власть будет завтра. Умная власть должна заботиться о существовании настоящей и эффективной оппозиции. «Умной власти — умную оппозицию!» — сделал бы я лозунгом дня, но все получилось иначе.  В марте 1989 года по всей стране прошли выборы народных депутатов на Съезд, который должен был избрать из своей среды депутатов Верховного Совета СССР — неувядающую советскую пародию на парламент. Ход выборов полностью контролировался КПСС, но они сильно отличались от всех предыдущих. Реформистски настроенная часть компартии решила ослабить хватку и допустить к выборам, а затем и во власть тех, кого она считала приемлемыми попутчиками. Эти новые люди, избранные по новым правилам, должны были создать в обществе иллюзию демократии и плюрализма. Коммунисты потеснились, уступая часть мест в пародийном советском парламенте своим договороспособным оппонентам.  Я думаю, власть преследовала две близкие по замыслу цели: создать из бывших диссидентов и демократически настроенных лидеров общественного мнения достаточно управляемую оппозицию и заодно лишить непримиримую демократическую оппозицию всяких шансов на успех. К великому сожалению, и то и другое ей удалось. Общество за десятилетия коммунистического режима изголодалось по свободному, не казенному слову; по выборам, на которых можно выбирать не из одного, а из нескольких кандидатов; по митингам, после которых не дают сразу семь лет лагерей. Деятельная часть общества уверила себя в искренности власти и подлинности перемен.  Я же, вечный скептик, видел за всем этим игру, хотя для власти и рискованную, но все-таки игру, которая будет мгновенно остановлена, как только для номенклатуры возникнет серьезная опасность потерять рычаги управления. Я не был противником перестройки и даже контролируемых реформ. Это были шаги робкие и недостаточные, но в правильном направлении. Вреда от них не было. Меня радовало участие общества в политических процессах и его восторги новой жизнью. Но за этими восторгами стояла серьезная проблема, которую мало кто хотел замечать. Точнее, она была заметна, но мало кто хотел с ней считаться. Проблема эта была очевидна: в критический момент, который обязательно наступит, когда власть зашатается, в стране не окажется организованной демократической оппозиции, которая сможет взять на себя ответственность за дальнейшее движение страны к демократии. Если всё сколько-нибудь живое и творческое уйдет сейчас в эту власть, то кто останется в оппозиции? Ее просто не будет! Будет какое-нибудь ее подобие, такое же игровое, как и нынешнее движение перемен.  Так думалось мне в начале 1989 года, когда некоторые известные диссиденты ринулись во власть. В советскую власть. В марте должны были состояться выборы, а летом — Съезд народных депутатов. Круг избранных для участия в этих необычных для страны спектаклях был определен. К трибунам и микрофонам допускались только те, кто проявил благоразумное понимание стоящих перед властью проблем и снизил остроту своей критики до уровня советской благопристойности. Предвыборным процессом руководил ЦК КПСС, тщательно отбирая на роль глашатаев и «прорабов» перестройки людей, не слишком замаранных в глазах общества коммунистической деятельностью, но в то же время достаточно компромиссных и управляемых.  Ключевой фигурой этих событий стал Андрей Сахаров. Наверное, не зря накануне его освобождения из горьковской ссылки генсек КПСС Михаил Горбачев позвонил ему по телефону и призвал «вернуться к своей патриотической деятельности». Не к антисоветской, не к правозащитной, не к политической и даже не к гуманитарной, а именно патриотической. То есть, в понимании Горбачева, деятельности на благо Советского Союза. --------------------------------",Facebook,https://www.facebook.com/alexander.podrabinek/posts/pfbid02sCJXSJv6PZKzPadAA5dDPEeRxzKyxmdyFx9pH5z52gH7CAQXdG9sX5w2PSybPA6zl,2022-07-16 06:04:09 -0400