Дмитрий Бутрин: «Читатель сейчас хочет неправду» | Colta.ru,"— Но есть очевидная разница между тем, что было лет 15 назад, и тем, к чему мы пришли после 24 февраля. — Количественная — есть. А качественно все так же. А что отличается? Что, с администрацией президента, которую возглавлял… ну кто там, Дмитрий Анатольевич Медведев, нельзя было так поругаться, чтобы сесть в тюрьму? Да можно, можно было! (Смеется.) Конечно, тогда красных флажков было гораздо меньше, сейчас сложно найти, где их нет. Но цвет флажков такой же, устройство такое же: флагшток, тряпочка, острый кончик. — Но если все по-прежнему, то чем тогда вызваны массовое закрытие редакций в марте 2022 года, повальная эвакуация журналистов? — Слушайте, вы высаживаетесь на остров и знаете, что там змея. Если остров — 15 квадратных километров, вам плевать, очевидно, что вы на нее не наступите, хотя некоторая вероятность есть. А если островок — 50 квадратных метров и там 40 змей, вы не будете высаживаться. Змеи те же, разница в их количестве. — Как вы понимаете сейчас, что можно публиковать, а что нельзя? Можно сказать, что вам что-то разрешают, а что-то нет? — Я вообще не думаю, что редакцией можно управлять иначе, чем через подбор людей. Это единственный способ. А «Коммерсантъ» — это чрезвычайно консервативная структура. Если вы посмотрите, кто там чем рулит, вы обнаружите, что 20-летняя карьера — это нормально, бывает и 30-летняя, но 10-летняя — это прямо оно. Текучка у нас, по большей части, есть в тех местах, которые нельзя заподозрить в том, что они принимают серьезное участие в определении общего курса. Структура отделов не менялась много лет. Последняя реформа, которую я помню, была лет 12, что ли, назад, ее затевал еще Игорь Тросников. Она была, с моей точки зрения, довольно нелепой, но утвердилась и работает. При этом административная структура «Коммерсанта» — горизонтальная. Я никогда не видел, чтобы кто-то боялся зайти в кабинет главного начальника, такого не бывает, никто не боится. Ну, может, какой-то новобранец … То есть все строится либо на самоцензуре, то есть на осознании того, что, если мы это сделаем, будет хвороба, либо на цензуре, исходящей изнутри редакции и воспринимаемой, скорее, как мера самосохранения. Нет человека, который говорит: «Я от акционера, и вы поэтому будете делать так». Нет, основная мотивация всегда ровно такая же, как это было с Васильевым 20 лет назад: ребята, если мы это выпустим, нас всех сожрут. И могут, и сожрут в случае чего, и мы это знаем. — В какой форме может быть это сжирание? — Смотрите, есть первый аспект, он очень шкурный и простой. Как я уже описывал, 15-летняя карьера в «Коммерсанте», 15 лет работы на одном месте — это то, чем вы занимаетесь полжизни, а если вам 35, то и всю сознательную жизнь. Правда, сейчас это стало не очень важно, потому что в последние 20 лет мы наблюдаем непрерывный, монотонный, очень медленный процесс деградации социального статуса журналиста — и связанного с ним материального статуса. Журналист 1998 года — это ого-го! А сейчас журналист получает среднюю по Москве зарплату, и по статусу он сравним с каким-нибудь замначальника отдела некрупной компании. Открывать двери ногами он может уже с большим трудом. Ни о каких поездках в Париж на выходные речи давно не идет. 20 лет назад было не так. Процесс деградации журналистики начался не с режима, он не связан с властью, а связан с демократизацией профессии, с развитием соцсетей и много еще с чем. Но некоторая память о социальном статусе есть, некоторые фантомные боли есть, и есть в значительной степени желание: мы все-таки будем здесь работать. Еще 22 ведра говна — и золотой ключик наш, нам все вернут, и мы будем «сосать груди царские», прекрасное выражение, в общем, мы будем счастливы. Нельзя лишаться такой работы.",Дмитрий Бутрин: «Читатель сейчас хочет неправду» | Colta.ru,https://www.colta.ru/articles/revision/29728-dmitriy-butrin-chitatel-seychas-hochet-nepravdu,2023-09-04 06:39:27 -0400