Русская жизнь-цитаты 1-7.05.2022

Facebook,"Отрывок из книги  Михаила Фишмана ""Преемник"". Читайте. Очень помогает . Выбрала две маленьких главы- ну потому что очень актуальные. События восьмилетней давности.   Россия 2014. Крымская эйфория. Эмигировать или нет?  «Негодованию Немцова не было предела — вооруженный захват Крыма стал для него двойным потрясением. Во-первых, это было крушение картины мира. Присоединение части соседней страны военным путем? Немыслимо! Немцов был депутатом, когда Россия принимала декларацию о суверенитете. Он был губернатором, когда в декабре 1994‐го Ельцин подписал Будапештский меморандум, гарантировавший незыблемость границ Украины в обмен на безъядерный статус республики. (Немцов еще не выйдет из изолятора, а Путин уже объяснит: в Украине переворот, значит, там теперь новое государство, значит, у России перед ним обязательств нет.)  Во-вторых, для него это была личная боль. За последние десять лет, с тех пор как Немцов в оранжевом шарфе вышел на Майдан в ноябре 2004‐го, Украина стала для него родной, очень близкой страной. Он часто бывал там. Его там хорошо знали, он выступал на местном телевидении, украинцы его любили. У него там были друзья, небольшой бизнес — Немцов вложил деньги в украинскую недвижимость — и даже серьезный роман: уже второй год он встречался с живущей в Киеве моделью Анной Дурицкой, и они регулярно летали друг к другу — он в Киев, она в Москву. И захват Крыма, и война, начавшаяся вскоре в Донбассе — война между Россией и Украиной, — без преувеличения стали для Немцова личной катастрофой. Этого он Путину простить не мог. Он хотел действовать. 2 марта, еще сидя в изоляторе, он писал в своем блоге: “Путин объявил братоубийственную войну Украине. Это кровавое безумие неадекватного чекиста дорого обойдется России и Украине: опять убитые молодые ребята с той и другой стороны, несчастные матери и жены, дети-сироты. Опустевший Крым, куда никто не поедет. Миллиарды, десятки миллиардов рублей, отобранных у стариков и детей и брошенных в топку войны, а потом еще больше средств на поддержание воровского режима Крыма. Иначе он уже удержать власть, видимо, не может. Вурдалаку нужна война. Ему нужна народная кровь. Россию ждет международная изоляция, обнищание людей, репрессии. Боже, за что нам такое проклятье??? Сколько можно все это терпеть?!”  На следующий день Немцов призвал провести антивоенный марш. Еще несколько дней спустя, выйдя из‐за решетки, он объяснял: присоединение Крыма политически преступно, поскольку нарушает взятые на себя Москвой международные обязательства; оно юридически незаконно, и “никто в мире, кроме Путина и острова Мапуту” не признает ни итоги референдума в Крыму, ни его присоединение к России, даже Казахстан с Беларусью. Присоединение экономически опасно, поскольку неизбежно ведет к санкциям и выдавливанию России с международных рынков. Немцов был прав по всем пунктам: лишь несколько стран — Венесуэла, Куба, Никарагуа, Сирия и Судан — признают Крым российским, а суровые санкции Запада против российской энергетики, крупнейших государственных компаний и банков станут для Кремля неожиданностью. Впрочем, Немцов уже тогда понимал: его доводы услышаны не будут. Он говорил, что имперская эйфория путинской России от присоединения Крыма похожа на наркотическое опьянение: “Никаких аргументов никто из одурманенных слышать не хочет. Рационально мыслить не желают”. События в Крыму породили общественный феномен, на который Пу‐ тин вряд ли рассчитывал. В течение марта его рейтинг рос как на дрожжах и, подскочив на 20% в течение четырех недель, достиг к концу месяца 86 процентов. Одновременно взлетели и доверие к власти в целом, и патриотические настроения, возник крымский консенсус — так назовут этот феномен социологи и политологи. Российское общество вдруг превратилось в монолит. “Тот внушительный еще недавно слой людей, которые открыто и безоговорочно осуждали деятельность Владимира Путина, факти‐ чески перестал существовать как общероссийское явление, — так описывал эту картину в апреле 2014 года публицист Сергей Шелин.  — Понятно, что не навсегда. Но стремительность, с которой растаял этот слой, скажем деликатно ошарашивает. Немцов садился за решетку в одной стране, а выходил через десять дней на свободу уже в другой. Поддержка Путина теперь была безусловной. Соображения о том, что приобретение Крыма будет подрывать российскую экономику и за него придется платить в прямом смысле слова — из собственных кошельков, — разбивались о нараставшее чувство гордости за страну. Поскольку эйфория была все же не стопроцентной, вопрос о Крыме раскалывал вчерашних единомышленников, вносил раздор в семьи и дружеские компа‐ нии. Вместе с таявшими протестными настроениями разваливалась и российская оппозиция — та ее конструкция, которая сформировалась во время протестов на Болотной и других митингов, в результате деятельности Координа‐ционного совета и пр. Оппозиционеры снова превращались в отщепенцев. Монолит — значит монолит. Резкое обострение на украинском фронте, начавшееся, по сути, с декабря, привело к новой мобилизации. Единогласные голосования в парламенте стали нормой. Усилилась цензура: под давлением Кремля менялись редакции и редакционная политика в независимых СМИ, телеканал Дождь, добившийся общественного признания прямыми трансляциями с Болотной площади, выкинули из кабельных сетей. Несогласные с присоединением Крыма и с войной в Донбассе были объявлены пятой колонной. “Чужие среди нас” — плакат с таким текстом и портретом Немцова на переднем плане висел в центре Москвы на Новом Арбате уже в апреле. “Сейчас оппозиция занимает нишу, которую занимали диссиденты в советское время, —говорил в апреле Немцов. — Это очень тяжело, кстати, находиться в меньшинстве, когда большинство агрессивное, зомбированное, опьяненное таким грандиозным успехом, вставанием с колен, борьбой с нацпредателями и пр.” Заключение Немцова в изолятор в конце февраля было предвестием новых времен. Суды по “болотному делу”, ставшие причиной его ареста, шли в течение всей зимы. Обвиняемые один за другим превращались в арестантов, и судебный каток, казалось, не собирается останавливаться. Чем дальше, тем острее стоял вопрос: кто следующий? Немцов проходил по делу сви‐ детелем. В декабре он давал показания в суде: акция была мирной, настаивал он, массовых беспорядков не было, давку полиция организовала намеренно. 15 марта несколько десятков тысяч человек вышли на антивоенный марш в Москве. Немцов шел впереди, во главе колонны, поддерживая руками огромный баннер “Руки прочь от Украины!”. А накануне Константин Лебедев, тот самый завербованный спецслужбами провокатор, свидетельство‐ вал в суде: стычки с полицией 6 мая на Болотной площади спровоцировали Немцов, Навальный и другие оппозиционеры, когда объявили сидячую забастовку. И теперь Немцов снова, как летом 2012‐го, в любой момент мог превратиться в обвиняемого. Еще через пару дней через одного из знакомых журналистов до Немцова дошел слух: решение принято — он следующий. Эмигрировать или нет? — Мы едем в Израиль, — сказал Немцов Ирине Королевой, своей гражданской жене. — На какое‐то время. Как минимум на месяц. — Боря, как ты себе это представляешь? Соня ходит в школу. — Так. Значит, Соня будет ходить в школу, а ты будешь приезжать и уезжать. Этот разговор состоялся в третьей декаде марта. Еще через несколько дней Немцов уехал, а Ира задержалась в России — поехала в Нижний Новгород собирать документы для получения израильского гражданства: еврей по матери, Немцов мог получить израильский паспорт. Ире пришлось помучиться: у Дины Яковлевны необходимых бумаг на руках не было, и они вдвоем пошли в архивы — восстанавливать еврейскую родословную. Немцов пока жил в гостинице в Тель-Авиве. Приехав через неделю к нему в Израиль, Ира стала искать, где снять квартиру на длительный срок: Тель-Авив дорогой город, и Ира смотрела пригороды. Перед Немцовым стояла дилемма. Вернуться — с большой вероятно‐ стью значило сесть в тюрьму. Сидеть в тюрьме Немцов не хотел. Он рассуждал так: он уже не молод, если его посадят на пять-шесть лет, он выйдет на свободу почти стариком. Однако получение израильского гражданства ставило крест на его планах идти на парламентские выборы в 2016 году и во‐ обще участвовать в легальной политике (если все это будет еще возможно в принципе).  Остаться в Израиле — значило выйти из игры. Немцов пытался убедить себя, что он может приносить пользу, оставаясь за границей. Он может создать какой‐нибудь фонд и продвигать через него демократические ценности. Может писать мемуары — уж ему‐то есть что вспомнить. Наконец, может открыть собственную станцию кайт-серфинга. Эти мысли успокаивали: эмиграция — это не конец. Три месяца назад начал обосновываться за границей Михаил Ходорковский. Только что уехал из России в Германию — спасаясь от уголовного преследования — приятельствовавший с Немцовым Альфред Кох. Уже почти десять лет не возвращался в Россию другой его приятель, Игорь Линшиц. Еще дольше не был в России Гусинский, и они регулярно встречались, когда Немцов приезжал в Израиль. Вот и сейчас тоже. Для каждого из этих людей жизнь продолжалась — почему тогда она закончится для него? Тем не менее сделать окончательный выбор в пользу переезда не по‐ лучалось. Немцов взял небольшую паузу — по совету знакомого врача лег в больницу под Тель-Авивом, чтобы удалить мешки под глазами. Несложная операция оказалась весьма мучительной: глаза после нее болели неделю, швы долго гноились, и следующие полгода Немцов проходил в темных очках. Операция позволила отложить решение, но рано или поздно нужно было его принять. Немцов продолжал колебаться, но слухи о его отъезде понуждали его сделать выбор. Начало слухам положила Ксения Собчак: “Немцов оказывается в Из‐ раиле. И скорее всего в Россию не вернется из‐за уголовного дела: ((”, —твитнула она в середине апреля 12. Для Немцова это было очень неприятно, тем более что намек на то, что он струсил, исходил от женщины. И когда в конце апреля он прилетит в Москву, он первым делом повесит в фейсбуке свою фотографию на фоне аэропорта Домодедово с подписью “Специально для Ксении Собчак)))”. В глубине души Немцов осознавал, что перечеркнуть всю прежнюю жизнь ему будет сложно, что он не может вот так разом хлопнуть дверью, что он хочет вернуться назад, в Россию. В этом разговоре с самим собой ему нужен был аргумент, который добавил бы ему уверенности. Нужно было на кого‐то опереться. “Я прекрасно помню: вдруг звонит Немцов и говорит: «Мне надо с Буковским встретиться, можешь организовать?»” — вспоминает Владимир Кара-Мурза. С Владимиром Буковским, легендарным диссидентом, проведшим в советских тюрьмах и карательных психлечебницах в обшей сложности 12 лет Немцов познакомился в 2002 году во время одной из своих поездок в Британию, где Буковский жил с середины семидесятых, когда советское руководство обменяло его на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана. Одна из самых известных советских частушек запечатлела этот обмен: Обменяли хулигана На Луиса Корвалана. Где б найти такую блядь, Чтоб на Брежнева сменять. Хулиганом Буковский был назван не случайно — это тоже была издевка над советской властью: когда весной 1971 года Буковский в очередной раз был арестован, газета “Правда” прославила его на всю страну, назвав “злостным хулиганом, занимающимся антисоветской деятельностью”. В 2002‐м, на их первой встрече, Немцов с Буковским выпили шесть бутылок вина, и бывший диссидент убеждал тогда еще депутата и лидера партии, что находиться в полуоппозиции невозможно: тут одно из двух, нельзя оппонировать, например, правительству и при этом поддерживать президента Путина. В 2008‐м Немцов позвал Буковского в “Солидарность” — уже тогда он, известный своей силой духа, был для Немцова символом бескомпромиссной борьбы с режимом. Немцов говорил: “У нас в стране практически не осталось бесспорных нравственных авторитетов. Это страшная проблема и даже трагедия. Слава богу, есть Буковский”.  Весной Буковский, нездоровый и пожилой человек, часто приезжал в Израиль на лечебные процедуры. Прибыл он и теперь, и Немцов вместе с Ирой и дочкой Соней поехали к нему на Мертвое море. Если предзнаменования бывают, то это было одно из них. Поездка из Тель-Авива на Мертвое море превратилась в сущий кошмар: дорога по духоте и жаре заняла три часа вместо двух, таксист вел машину так, что казалось, они вот-вот разобьются. Нечесаный, в грязной одежде, пожилой диссидент произвел на Иру тяжелое впечатление. Немцов отправил Иру с Соней купаться — ему не хотелось, чтобы Ира присутствовала при разговоре: начала бы кричать, что никуда они не поедут, его в России посадят. Разговор продолжался недолго, 15–20 минут. “Мы обсуждали, посадят ли его по «болотному делу», — вспоминал потом Буковский, — и он меня спросил: ехать ему назад или нет? Я говорю: «Ты меня извини, но это твое решение». И тогда он сделал, с моей точки зрения, нечестную вещь. Он спросил: «А ты бы как поступил?» Я говорю: «Слушай, что ты сравниваешь? Это разные вещи. У меня нет семьи. У тебя их три или четыре. И так далее. Ну, я бы поехал». Кроме того, я ему сказал, что если он тут останется, он через полгода начнет с ума сходить — настолько он привык вариться в российской оппозиционной политике. Это как наркоману отучаться от наркотика. И он сказал: «Вот и я поеду»”. На обратном пути Немцов сказал Ире: “Собираем чемоданы. Возвра‐ щаемся в Россию”. Израильское гражданство было отложено в долгий ящик. Немцов ехал домой, понимая, что, скорее всего, там, в России, его посадят.   3232 2 comments 3 shares Like Comment Share",Facebook,https://www.facebook.com/zoiasvetova/posts/5246037525462263,2022-05-03 03:08:50 -0400