Русская жизнь-цитаты 1-10.12.2024

«Спроси, за что он нас так ненавидит». Как вы понимаете, мои респонденты — не «ветераны СВО» и не чиновники, никто из них не поддерживает войну. Но почему они так о вас думают? И правда ли — ненавидите? — В самом деле, поведение моих ⁠знакомых, которые как ни в чем не бывало ⁠продолжают публиковаться ⁠в разнообразных «Москвичмагах», участвовать ⁠в передачах госканалов, питчингах Минкульта или книжных ярмарках на Красной ⁠площади, вызывает у меня чувство, близкое к ненависти. Все эти светские хроникеры и звезды Cosmoscow живут по принципу ГУЛАГа — «умри ты сегодня, а я завтра» — и тоже виновны в том, что происходит, потому что обслуживают администрацию концлагеря, отвлекая обывателя от пыток и казней. Мне пришлось со многими бывшими друзьями распроститься, и очень мило, что они до сих пор не могут понять, за что же я их так невзлюбил. — Много ли друзей вы потеряли после 24 февраля 2022 года? — Из тех, кто не уехал, — почти всех. — Согласны ли вы, что корни этой войны, как и вообще войн в мире, — в нетерпимости и ненависти? Если да, то стоит ли в таком случае ее множить, даже если она упакована в блестящую художественную форму? — Это война, которую патриархат ведет за свое право не умирать. Другие войны велись за территорию или ресурсы, но эта война носит принципиально иной характер. Война РФ с Украиной — лишь элемент огромной войны, которую мир патриархальных ценностей ведет с новым, недавно родившимся миром, ставящим под сомнение идеи, прежде считавшиеся незыблемыми. Здесь целый комплекс вопросов. Можем ли мы бесконтрольно эксплуатировать природные ресурсы? Есть ли права у животных? Является ли брак союзом мужчины и женщины? (...) Сейчас змея русской истории заползла в сталинскую эпоху, и героем времени стал палач, который разбивает черепа кувалдой. Конечно, благоразумие советует бежать от него как можно дальше. Я, кстати говоря, не понимаю, почему к угрозам использовать ядерное оружие так легкомысленно относятся. Провидец Владимир Сорокин изобразил в книгах о докторе Гарине развалившуюся Россию, на территории которой то тут, то там взрываются атомные бомбы. По-моему, так и будет. Это одна сторона проблемы, но есть и другая. Можно скептически относиться к идее прогресса, но во многих областях на наших глазах за последние десятилетия произошли фантастические перемены, и я говорю не о новых технологиях, а об изменении подхода к базовым вещам: к концепции семьи, к диете, к климату, к гендерным ролям. Тысячелетиями не менялось почти ничего: дерево существует для того, чтобы его срубить, слона нужно застрелить и сделать из его ноги тумбу, женщина обязана готовить завтрак мужчине и рожать ему сыновей, из недр следует выкачивать нефть, «не служил — не мужик» и так далее. И вдруг все это поставлено под сомнение, сносят памятники Колумбу и прочим бронзовым мужчинам, а вопросы, которые еще недавно казались сверхмаргинальными, вроде однополых браков, оказываются в центре общественной дискуссии, причем не только в старых европейских демократиях, но и в Южной Америке, в католических крестьянских странах, и парламенты голосуют за пересмотр всех патриархальных правил, на которые столетиями никто не покушался. Россия возглавила движение сопротивления этим переменам, и это ведь не прихоть кремлевских вождей, а истинная воля народа. И для тех, кто не хочет жить по логике домостроя, это тоже повод уехать. — То есть в России какой-то неправильный народ, я правильно сейчас понял вашу мысль? В отличие от Европы или Южной Америки? — «Правильный» или «неправильный» — не мне судить, он своеобразный. И это своеобразие еще в 1980-х годах описал философ Михаил Эпштейн. Он выделяет два преобладающих типа: Обломов и Корчагин. «Целые народы, как и люди, могут страдать от душевных недугов… Долго наше общество терзалось маниакально-депрессивным психозом. При этом маниакальное начало преобладало среди господствующих сословий, на вершинах политики и культуры, тогда как масса нижних и средних слоев была погружена в депрессивное состояние, отразившееся в унылых, тягучих народных песнях, в тоске и жалобах, в бесконечном равнодушии ко всему». Эпштейн говорит в прошедшем времени, поскольку ему казалось, что болезнь преодолена, но, как мы видим, общество отнюдь не исцелилось. Откройте ленту новостей, посмотрите все, что идет из России: это известия из дома умалишенных. Когда я поселился в Чехии, страна выздоравливала после травмы, нанесенной советской оккупацией. Это был долгий процесс, и до сих пор есть районы, которые не удалось окончательно привести в порядок. Сейчас я много времени провожу в Италии, здесь абсолютно ничего не напоминает о былой болезни. Но ведь она тоже была — когда Муссолини применял химическое оружие в Эфиопии и без всякого смысла погубил десятки тысяч людей. Страна, в которой я родился и вырос, не выздоравливала вообще никогда. И не собирается. — Ваш призыв бойкотировать книжную ярмарку Non/fiction в 2022-м и закрыть независимые издательства звучал для меня как призыв помочь российскому государству, которое хочет того же самого. Вы действительно думаете, что гражданское общество с переходом российско-украинской войны в новую фазу должно было либо эмигрировать, либо заняться партизанским сопротивлением? — Государство прежде всего хочет иллюзии нормальности. Все в порядке: у нас проходят книжные ярмарки, спортивные состязания, концерты академической музыки. Это картонная декорация, прямо за которой находится тюремная камера. Я не предлагал книгоиздателям эмигрировать или идти в партизаны, это смешно. Но не участвовать в оформлении этой декорации — да, конечно. Разумеется, меня никто не услышал, потому что книжный бизнес (а это именно бизнес, а не «гражданское общество») живет все по тому же принципу — «умри ты сегодня, а я завтра». — Давайте сейчас проясним про эмиграцию: вы не считаете, что всем мыслящим людям нужно было покинуть Россию после 24 февраля 2022 года? — Ну, помилуйте! Как такое вообще возможно? Эмиграция — очень непростое предприятие, тем более теперь. Выдвигать такие требования — романтическое безумие. Конечно, есть множество факторов, препятствующих отъезду: незнание языков, возраст, болезни, семейные обстоятельства, нищета и т. п. О чем тут говорить? — В таком случае вернусь к предыдущему вопросу: что делать людям, смысл жизни которых был в том, чтобы участвовать в книжных ярмарках, спортивных состязаниях и концертах академической музыки? — Это обобщение, заводящее нас в лабиринт, из которого невозможно выбраться. Участие в книжных ярмарках не может быть смыслом жизни, это бизнес. Солист филармонии Павел Кушнир, выдающийся пианист и писатель, давал концерты, но при этом выступал против войны, объявлял голодовки, был арестован и погиб в тюрьме. Каждый решает за себя. Кто я такой, чтобы диктовать другим правила жизни? — Вы часто говорите о том, что СССР отнял у вас лучшие годы жизни. Но ведь не будь СССР, вы никогда не познакомились бы ни с Аркадием Драгомощенко, ни с Тимуром Новиковым, ни с диссидентскими кругами — и, скорее всего, не были бы собой. При этом вся ваша деятельность связана до сих пор именно с российской культурой: вы издаете книги на русском и вещаете на русском. — А Шаламов, не побывав в ГУЛАГе, не написал бы «Колымские рассказы». Мне не очень понятна эта логика. Разумеется, если бы я родился на острове Маврикий, я был бы не самим собой. Прошлое не выбирают, но для меня это колоссальная травма, которую мне до сих пор не удалось излечить. Более того, когда все стало возвращаться, да еще и в таких карикатурно-садистских формах, старые страхи вернулись — вплоть до ночных кошмаров. Я уехал слишком поздно — мне было 29 лет, — чтобы просто переключиться на другой мир и заниматься чем-нибудь сугубо чешским или итальянским. Завидую эмигрантам, которые потеряли интерес ко всему российскому, думают на другом языке и живут новой жизнью. Ну вот как Марина Малич, жена Хармса. — Ваша ненависть к советскому, о которой вы говорите и пишете, — нет ли в ней отчасти и ненависти к самому себе? — Я думаю, что есть три навязанные идентичности: национальность, возраст и гендер. Они ведь не зафиксированы, они всегда плавают. Если вы ждете моего признания, что в душе я советский человек и за это себя ненавижу, вы его не дождетесь. Я ненавижу Советский Союз потому, что он был адом на земле. К сожалению, молодые люди, родившиеся после краха коммунизма, сейчас снова смогут познакомиться со всеми его ужасами. И я им искренне сочувствую. Но при этом вы правы: советское облучение чрезвычайно мощное, просто так позабыть его невозможно. Вот недавний пример. Я был на пражском театральном фестивале. Директор произносит речь в фойе, открывает фестиваль и между прочим говорит: «Среди нас присутствует министр культуры Чехии». Раздаются не просто жидкие, а одиночные аплодисменты. В толпе аплодируют три человека — и среди них я! Почему? Я знать не знаю этого министра и впервые слышу его имя. Но вот какой-то советский выключатель в голове сработал. И это и смешно, и ужасно. — Не было ли у вас некоторого чувства облегчения 24 февраля 2022 года, когда все для всех — по крайней мере на короткое время — стало однозначно и совпало с теми прогнозами, которые вы давали много лет подряд о будущем России? И нет ли здесь эффекта «сломанных часов», ведь Россия все эти годы была очень разной? — Нет, я не чувствовал ни облегчения, ни тем более злорадства. Какое тут облегчение — ужас я испытывал. А то, что Россия была разной, — неправда. Она шла в одном направлении, но было принято это не замечать. Разве войны в Чечне, в которых погибли сотни тысяч, это не преступление? Но в Москве всем было наплевать, как сейчас очень многим наплевать на Украину. Считалось хорошим тоном от всего этого отворачиваться. Когда отравили Литвиненко, а потом Скрипалей, в Европе только об этом и говорили. Это было настоящее потрясение. Кто думал об этом в Москве? Даже Навальный не обратил должного внимания. Ну ладно Скрипаль, но отравление Дмитрия Быкова — всеобщего приятеля, московской знаменитости — должно было бы стать потрясением для всех. Не стало! Тут мы опять возвращаемся к вопросу о больном обществе, которое описал Михаил Эпштейн. Все реакции неадекватные, внимание приковано к бредовым третьестепенным историям, а важное игнорируется. Это и есть маниакально-депрессивный психоз, соревнование двух безумцев — Обломова и Корчагина."