Русская жизнь. Русский бог (декабрь 2007)

А вот вам еще одна параллельная история: Наполеон, уходя из Москвы, велел пустить Кремль на воздух, сровнять с землей все имеющиеся в наличии дворцы, башни и соборы. Но, как говорят, сердце России спасли два случайных обстоятельства: сюда очень своевременно пробились казаки, перебившие подрывников и обезвредившие часть зарядов. А главное - над Москвой пролился нормальный осенний дождик, потушивший большую часть тлевших фитилей. Разрушения были, но они оказались минимальными. И все-таки Соборная звонница была сметена до самого основания, а примыкающий к ней Иван Великий, географический и мистический центр древней столицы, покачнулся и снова стал на свое место.

Чудны дела Твои, Господи!

Дядя, подари мне на елочку собачку!

По страницам старой новогодней прессы

Сатирикон , 1909, № 52

Рождественский мальчишка

(Сказочка)

Сначала все, как всегда, по-старому, по-бывалому, все так, как полагается в рождественском рассказе: и сильный мороз был, и елка за зеркальным окном у богатого чиновника, и звезды теплились, как лампады всемирные, и тучки грезили… А под окном, тоже по-старому, стоял бедный, но добрый рождественский мальчик, зяб и смотрел, как веселятся богатые дети. Ну совсем так же, как каждый год в рождественскую ночь бывает. Повторяю: и звезды на небе, как свечи, в свечи на елке, как звезды… А дальше невесть что, совсем не по-сказочному: вместо того, чтобы просто и мирно замерзнуть, мальчишка взял, да ни с того ни с сего вдруг так рассердился, так обозлился, что топнул стоптанным башмаком по мерзлой земле. Сначала топнул, а потом плюнул. Плюнув, буркнул:

- Непременно во всех газетах рассказов обо мне понапишут, понапечатают… Все Баранцевичи добрым сделают и сладких слов наговорят… Так-таки зря и замерзнешь без всякого для себя удовольствия. Не желаю!…

Притворился злым, оторвал примерзший было к земле камушек да изо всей силы и швырнул его в зеркальное окно. А за окном богатые дети хороводы водили, взрослые на стульях сидели, сложив руки на животах, успокоенных праздничной сытостью и довольством.

Швырнул… и под забором уселся ждать, пока не замерзнет полегоньку. А в комнате, когда мороз седыми клубами через разбитое окно ворвался и всех холодом обдало, перепуг произошел: ведь ко всему и сынишку младшего у барыни слегка камушком ушибло. Сначала перепуг, а за ним переполох: одна дама в шелковом платье в обморок упала, и ногу в желтом чулке вплоть до колена чиновнику особых поручений показала; папа, он же и действительный статский советник, за полицией горничную Дашу послал; гимназист Сеня среди суматохи горничную в начале коридора в щеку поцеловал, а студент Петя в конце коридора ущипнуть кое-как успел; мама подведенными глазами всю землю обшарила, папа грозно пальцем разбитому окну погрозил и произнес величаво: сначала успокоение, а потом обновление!… Даже мопсик Чекуртышка кошку Мурку за хвост грызнул. Не то чтобы мирное торжество было нарушено, а так как-то изменилось все на часок-другой. Мальчишка же, камнем в окно швырнувший, тем временем, конечно, не стерпел и под забором замерзнуть сподобился, согласно многим статьям устава рождественского, налагаемого на мальчишек писателями. Ну, замерз глупыш, замерз несмышленыш - это бы еще ничего. Скверно то, что он дороги просто в рай не нашел, заблудившись. Да и как не заблудиться среди звезд высоких, частых: хуже леса дремучего, ельника сплошного. И вместо рая попал к Магомету в приемную. У Магомета в тот вечер будни были и как раз приемные часы. Удивился несколько старец, пожал плечами, губами и спросил:

- Что? Зачем? Куда?

- Да я не знаю, дедушка, куда позволите!… Обогреться бы.

Еще больше удивился Магомет, рукой по голове провел, улыбнулся:

- Преждевременно, и не по месту назначения.

- Замерз я, дедушка, как полагается, а дойти, куда следует, не мог, заблудился, и теперь деться некуда.

- Гм… а к нам цензура не пропустит… И по 73-й, и по 4004-й.

Заревел мальчишка непутевый с устатку, да с испугу, засунул палец в рот, слезы так звездочками махонькими и падают, а он грязными кулачонками их по лицу размазывает. Молчит замухрыга, дрожит как осиновый лист. Видит, что не туда попал.

- Нечего здесь нюни распускать у порога моего рая.

Мальчишка сквозь нос и бурчит:

- Да я, дедушка, кроме того, еще и камнем швырялся, стекло разбил, холод в тепло напустил… Страшно уж очень… Может, ты городовому отдашь, а он за уши, да в участок… Отлупцуют, ради праздника…

- Ах ты воитель такой-сякой, людей на праздниках тревожить вздумал… Это по какому праву?

- Да я, дедушка, ощетинился на ихнее, «всехное» свинство, потому как тешатся бедными мальчиками и морозят их ни за понюшку табаку под зеркальными окнами. Забавляются вот уж много сто годов такими скучными приключениями… А мне что? Не хочу я по газетным редакциям таскаться, да на счет своей шкуры писателевым ребятишкам штанишки к праздникам покупать. Не хочу, чтобы про меня спросонок читали!