Русская жизнь. Петербург (октябрь 2007)

- Под беленькую, - с внезапно вспыхнувшей во взгляде уверенностью подхватил виновник торжества.

- Ну так, - согласился суровый со скулами. - Они ж, сука, жирные. Хозяйка, где у нас там?

Произошедшее называется ученым словом «аккультурация». Я бы добавил, что она случилась вдруг, сразу. Улитки, только что бывшие ни к селу ни к городу, внезапно стали понятны. Им нашлось место, они обрели гражданство и профессию и даже украсили собой привычную картину мира.

- И лафитнички захвати, - распорядился хозяин дома. - Ща мы по чуточке…

Через пять минут эскарготьерки были пусты, как гнезда по осени. Кто-то из лакокрасочных тихо ругался, скребя вилкой внутри хитрозавернутой раковины, не отпускавшей вкусняшку. Остальные с удовлетворением переглядывались, как люди, совместно пережившие немного рискованное приключение, завершившееся, однако, удачно. Расстались мы друзьями.

Сейчас улитки входят в меню большинства едальных заведений, в чьей рекламе содержатся слова «европейская кухня». Заказывают их, когда вроде и сыт, и еще чего-то хочется. По вкусу - нечто среднее между грибами и мясом.

2003. Шампанское

Я мог бы еще многое рассказать о своих встречах с высокой французской кухней. Например, про те же устрицы, которые я в конце концов освоил и даже где-то полюбил - за муки, вестимо. Про луковый супчик, который сначала вызвал глубокое недоумение, а потом наоборот. Про круассаны, с которыми связана одна забавная история. Но надо и честь знать, поэтому закончу на высокой, вибрирующей ноте.

О «настоящем французском шампанском» я слышал опять же еще в детстве. «Вев Клико» и тому подобное. Попробовать его я, разумеется, и не мечтал. Как, впрочем, и другие напитки Большой Цивилизации, о которых можно было узнать из переводных книжек. Признаюсь: когда я читал детектив, где главный герой пил на какой-нибудь парижской улице «коктейли пряные», меня охватывала лютая, черная ненависть к советской власти. Я никогда не смогу оказаться на той улице и пригубить то, что он там глушит. Пусть даже оно полная фигня, но я-то, я-то никогда не пойму, что это такое - «кампари», «мартини», «односолодовый виски».

Конечно, невозможность была все-таки разная. Например, я знал, что хороший коньяк, даже французский «Наполеон», у нас в принципе продается, только он очень дорог и покупают его только жулики-фарцовщики и члены ЦК. И вдобавок - об этом я тоже слышал - наши армянские не хуже. А вот загадочное кампари попадается только в спецмагазинах вроде «Березки», только круче, и еще его дают пробовать нашим разведчикам перед заброской на Запад, чтобы они там не очень терялись, оказавшись в каком-нибудь баре.

Полюсом недоступности являлось настоящее французское шампанское. Это было нечто божественное, надмирное. По тем же слухам, и на самом Западе оное шампанское считалось роскошью. «А уж нам-то».

Но это лишь один аспект недоступности. Имелся и второй: априорно предполагаемая неспособность нашего сиволапого чушка оценить божественный напиток, даже если бы тот каким-то чудом очутился на его столе. Ибо, как всем известно, французы, различающие на вкус миллион сортов сыра и сто миллионов сортов вина, с шампанским иногда путаются, такой это тонкий напиток. Даже завсегдатай парижских рестораций нет-нет да ошибется в датировке «золотого, как небо, аи». А если налить аи нашему Васе, что Вася сумеет ощутить и понять? Да ничего не сумеет ощутить и уж тем более понять. Потому что язык отбит портвейном «три семерки» и тормозной жидкостью. Впрочем, все мы, даже академики, перед любым, самым завалящим французом - рванина. Куда нам на вершины духа, где живут истинные гурманы и дегустаторы!

Таким образом, французское шампанское оказывалось как объективно недостижимым (оно продается только Там, и даже Там оно дорого и редко), так и субъективно непостижимым: даже если прилетит волшебник в голубом вертолете и нальет, я не смогу понять, как это гениально. Этаким синтезом неукусимого локтя и кантовской «вещи в себе».

Впервые я увидел эту благодать в свободной продаже чуть не последним: все интересующиеся уже знали, что в Москве «это есть». Но я-то не интересовался, зачем мечтать о несбыточном. Я, собственно, зашел в магазин «Вина и сигары» на Тверской за хересом, я тогда очень полюбил испанский херес. Однажды довелось попробовать Tio Pepe - фино, очень сухой, со вкусом гравюры или шахматного этюда, если с чем-то сравнивать. Напиток зацепил, я начал его покупать, благо к тому моменту доходы подтянулись до относительно пристойного уровня. Я намеревался приобрести сандемановский амонтильядо, не нашел, направился к другой полке и увидел бутылку характерной формы с желтой этикеткой, на которой было написано что-то волшебное. Стоила она тоже волшебно. Но все-таки это было оно, то самое, легендарное, руку протяни.

Конечно, я не протянул руку. Я понимал, что даже если в безумии куплю эту бутылку - денег, в общем-то, могло и хватить, - все равно ничего не смогу понять и почувствовать.