- А как вы сейчас оцениваете то, что произошло в России в 1917 году?
- Упадок власти начался еще в царское время, происходила хаотичная смена министров, власть обнаруживала недостаток воли. У меня такое чувство, что нужно было десять лет России побыть без войны, нужно было время, чтобы укрепился этот новый конституционно-монархический строй, парламентаризм, который спотыкался на каждом шагу. Тогда, может быть, России удалось бы избежать катастрофы.
Александра Петровна Кайзерлинг:
- Какие у вас лично остались воспоминания о Февральской революции?
- Магазины стали вдруг пустыми, в один день пропали все продукты. Остались одни огурцы. Потом начались митинги, там выступали люди, которые были одеты рабочими, говорили о том, что Керенский никуда не годится и надо передать власть Совету рабочих и крестьянских депутатов, которые заключат мир, накормят народ и отдадут ему землю. Когда я говорила с этими агитаторами, они никогда по делу не отвечали, только перекрикивали оппонентов. Вообще была ужасная кутерьма, все кричали друг на друга.
- Вы рассказывали как-то, что помните выступление Ленина?
- Да. Мой двоюродный брат сказал мне, что Ленин устроился в доме Кшесинской и я бросилась его слушать. Небольшого роста, в пальто, без шляпы, Ленин гулял взад-вперед по балкону особняка, говорил отрывисто, не очень внятно и недостаточно громко. Никто не аплодировал. Как только он закончил, появились агитаторы, которые начали пояснять и комментировать его речь. Никто ему не возражал. Вернувшись домой, я застала там моего дядю, брата матери, который был членом Государственного совета, и спросила его: «Знаете ли вы, что делается на улице?» Он мне сказал: «Мы уже назначили оппонентов Ленину». Я пошла их слушать. Они говорили не по существу, их никто не слышал, а люди Ленина были очень хорошо подготовлены и произносили ударные речи.
- А Октябрьскую революцию, 24, 25, 26 октября 17-го года, вы помните?
- Были страшные бунты на улицах. Я пошла с подругой, дочерью норвежского посланника на улицу, и мы увидели, что толпа бежит к городской Думе. Мы бросились с этой толпой, а красноармейцы с красными бантами начали в нас стрелять. На меня набросилась с криком какая-то женщина. Я кричала, что я не большевичка, а она мне сказала, что теперь все большевики, а кто не согласен, тех будут расстреливать.
Шли постоянные митинги, но нечего было есть. Когда кто-нибудь высказывался в том смысле, что раньше голода не было, агитаторы отвечали, что это богачи забрали всю еду и убежали. А теперь надо передать власть рабочим депутатам.
Когда мы приехали на Украину, там была совершенно другая картина: много еды, спокойная жизнь. Потом начались бои, большевики пытались захватить Киев. А защищали его белогвардейцы. Бои длились, кажется, дней десять. Все сидели по подвалам, однажды мать сказала нам, что нужно купить еды, а прислугу послать нельзя - могут убить. Мы с сестрой пошли. На улице лежало много трупов - сначала я пыталась их обходить, а потом прямо по ним гуляла. Мы пришли на крытый рынок, в который как раз накануне попал снаряд, похватали все, что могли.
Через десять дней все замолкло, мы вышли с сестрой на улицу и услышали, как в Царском саду расстреливают белогвардейцев, офицеров.
Это продолжалось недолго, пришли немцы, потом Петлюра, затем город перешел в ведение гетмана Скоропадского, его поставили немцы, опять началась спокойная жизнь, но моя мать говорила, что это противно.
Мы уехали в деревню, очень тихую, расположенную в шестидесяти верстах от вокзала. Тем не менее туда все время приходили банды: то Петлюра, то Махно. И делалось все хуже и хуже в смысле еды.
Однажды приехала женщина с двумя вооруженными охранниками. Она была дворянка, но говорила, что левая. Она с нами обедала, потом ночевала. Никто не хотел стелить ей постель. Я сказала, что сделаю это. Во время обеда она сказала, что мы неправомерно занимаем такой большой дом, надо у нас его отнять, сделать в нем музей или библиотеку. «Вы могли бы работать здесь, но вы не так думаете, как предписывают Советы. Я - друг Ленина, я его хорошо знаю…»
- Она была его представительница?
- Не его, а украинской советской власти. В конце концов, она сказала: «Придется вас завтра всех расстрелять». Я спросила ее: «Неужели вы детей четырех-пяти лет будете расстреливать?» Она ответила: «Да, потому что все равно из них ничего толкового не выйдет».
На следующее утро, когда мы проснулись, ее уже не было, она ночью удрала, потому что пришел Петлюра, но и его власть держалась совсем недолго.