Русская жизнь. Первая мировая война (август 2007)

Академик Вячеслав Вс. Иванов о практике патриотизма и теории катастроф

- От Первой мировой не осталось никакого внятного, яркого образа - такое ощущение, что эта война забыта. Как вы думаете, Вячеслав Всеволодович, почему это произошло?

- Не уверен, что это так. Все-таки мы сравнительно часто возвращаемся к тому времени, Солженицын начал свою эпопею именно с войны в Пруссии. Люди, размышляющие о нашей истории, понимают значение семнадцатого года, а семнадцатый год был бы невозможен без Первой мировой войны. Но если говорить вообще - да, люди плохо помнят историю и не хотят делать из нее выводов. Это не оригинальное наблюдение.

- Но у Великой Отечественной войны есть музеи, памятники, герои, великие битвы. Первая мировая на этом фоне совершенно теряется.

- А с моей точки зрения, мы недостаточно серьезно воспринимаем и Великую Отечественную войну. Иначе сейчас не было бы в нашей стране людей, которые декларируют свое уважение к Гитлеру. Я был просто потрясен, когда зашел недавно на книжную ярмарку в «Олимпийском» и увидел огромный развал книг, изданных русскими фашистами; книги спокойно продаются, никто не обращает на них внимания. Когда фашистские настроения только появлялись, люди возмущались, давали им отпор - а теперь, похоже, к ним привыкли, это стало нормальным. Так что настоящих выводов мы не сделали и из Великой Отечественной.

- Чем, на ваш взгляд, можно объяснить взлет патриотизма в кругах интеллигенции во время Первой мировой?

- Реакции были самые разные. Возникшие в связи с войной экстатические чувства мне не вполне понятны. Я имею в виду почти безумие части русской интеллигенции, в том числе и вполне симпатичных деятелей, которые стали говорить: Россия должна расшириться, во что бы то ни стало заполучить Босфор и Дарданеллы, чтобы иметь выход к Средиземному морю. А ведь это не решило бы никаких проблем. Россия - огромная сухопутная страна. Зачем нам море и флот, когда у нас такие огромные неосвоенные пространства? Восторженные фантазии части просвещенной русской публики того времени кажутся мне странными. В стране, где уже были бесконечные госпитали с ранеными и умиравшими людьми, думать о дальнейшем расширении империи… Я не могу сказать, что меня вдохновляет все, что связано с патриотизмом того времени.

- Даже патриотизм Гумилева?

- Гумилев был носителем идеи мужества. Для самореализации он ездил в Африку на охоту, началась война - он отправился на войну. Прямой связи между Первой мировой и его патриотизмом нет; Гумилев был патриотом и до того - он всегда любил свою страну.

Его патриотизм - это вообще особенное явление. В Гумилеве было слишком много желания доказать самому себе (и Ахматовой, и всем другим), что он настоящий мужчина; все время хотел быть больше, чем просто поэтом. Он заигрывался. И проблема его гибели совсем не простая: в материалах дела ничего не осталось, но, видимо, он действительно участвовал в каком-то заговоре.

- А что такое военный патриотизм Анны Ахматовой?

- Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар -
Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.

Самое страшное, что все сбылось. Можно подумать: накликала. Но тут другое: большие поэты знают свое будущее. Ахматова была верующим человеком, действительно любила Россию и не любила государство, знала про него все плохое. Ахматова была смелая и веселая, отчаянно веселая - в ней ожило наследие русской истовой женщины, такой боярыни Морозовой. Никакого безумства в ее патриотизме не было. Ее патриотизм - это идея необычайной внутренней связи с Россией, историей России, русским народом. «Я была тогда с моим народом там, где мой народ, к несчастью, был». Ее позиция: народ страдает - и я буду страдать вместе с ним.

- Насколько этот взгляд был распространен тогда в среде интеллигенции?