Русская жизнь. Октябрь семнадцатого (ноябрь 2007)

Моему отцу было пятнадцать лет, когда его посадили в первый раз. Он же попал в РСДРП очень рано, из-за отца. Дед был лесничим и учителем одновременно, он участвовал в революции 1905 года, был одним из тех, кто стоял за независимость Латвии. В 1906 году его расстреляли за это. Папе было тогда 13 лет, он очень любил отца и после его казни стал задумываться, решил, что власть несправедлива, вот и подался в революцию. Почти такая же судьба получается, как у Ленина, тот же за брата мстить пошел. Так вот, папа с 14 лет член РСДРП, а в 15 его уже отправили в ссылку, в Великий Устюг. Как раз после этой ссылки он переехал в Москву и поступил в университет Шанявского, это был народный бесплатный университет. Учился он на юридическом факультете, но не доучился - с третьего курса его опять в ссылку отправили. В Енисейский край. Туда же была сослана моя мать, девятнадцатилетняя киевская студентка Высших медицинских курсов. Там они познакомились, и поженились, и прожили вместе два года, до февральской революции.

Как только произошел переворот, они отправились в Петроград. Моя мать стала связной Ленина. Маме был двадцать один годочек тогда, и ей доверили такое важное дело. Наверное, потому, что она была женой члена ЦК. Хотя и братья ее тоже большими людьми были.

Так вот, ее послали сделать фотографию Ленина. Вы, конечно, видели фотографию, где он без усов, без бороды, в кепке и написано «Иванов». Мать должна была поехать к Ленину и сделать эту фотографию. Ей еще Надежда Константиновна сказала: «Отвезите заодно Владимиру Ильичу белье». Мама ответила: «Ни боже мой! Если меня поймают с мужским бельем, да на этом направлении, все!» - «Да, вы правы».

И вот она приехала в Разлив, там ее встретила Надежда Кондратьевна Емельянова. А до шалаша, в котором прятался Ленин, было идти довольно долго. Надежда Кондратьевна послала с ней сына, Кольку. Они идут, идут. Мама спрашивает: «Коль, долго еще?» - «Сейчас-сейчас!» И вот они дошли, принесли воду, согрели, Ленин побрился - пока суд да дело, стемнело. Мать, конечно, сделала фотографии, но получились одни силуэты. Она чуть не в слезы! Пришлось посылать Лещенко. И в результате эти хрестоматийные фотографии сделал Лещенко, а должна была их сделать моя мать.

В Разливе Ленин был с Зиновьевым. Тот вечно от страха трясся, боялся, что их найдут. Зиновьев потом часто бывал у нас в доме, но мы с сестрой его не любили. Сестра-то совсем маленькая была, пять лет. А мне было восемь, я в людях уже разбиралась. Мне Троцкий нравился. Они всегда с нами возились - и Троцкий, и жена его, Наталья Ивановна. Всегда нам что-нибудь принесут в подарок: игрушку, коробочку, книжки с картинками. И вообще интересуются, что мы делаем, чем живем. Мы с Троцким шутили. Помню, сидит он у папы в кабинете, разговаривает. И Наташка тут же крутится. - Вставай, - говорит. - Вставай сейчас же! Я тебе буду фокусы показывать!

Я даже помню, как его высылали. Это было после пятнадцатого съезда, 1927-й год. Он позвонил маме и сказал: «Надежда Васильевна, придите попрощаться и приведите девочек». И мама пошла с нами. Так я в последний раз видела Троцкого.

Но это уже потом было. А в семнадцатом, вернувшись из Разлива, Ильич поселился у Маргариты Васильевны Фофановой. Я с ней уже после смерти Сталина познакомилась, тогда она мне все и рассказывала. Она все боялась его отпускать в Смольный, так он убежал, когда ее дома не было. За ним зашел Рахья, и они поехали на трамвае. Рахья пьяным прикинулся, а Ильичу они щеку платком завязали, будто зуб больной. Да это все знают. Так вот, они ушли, а Ильич Маргарите Васильевне записку оставил: «Я иду туда, куда вы не хотели меня пускать».

Это все революционная романтика, а обернулась она такими страшными вещами…

Я помню день убийства Кирова. Это было первого декабря. Как раз только что отменили карточки. Мы тогда жили уже на Тверской, из Дома на набережной нас выселили. Отец говорит: «Давайте пойдем прогуляемся, посмотрим, как идет торговля без карточек». Он же хозяйственник, ему все это интересно было. Мы обрадовались, пошли в переднюю одеваться… Вдруг - телефонный звонок. Папа поднял трубку, коротко о чем-то переговорил. Выходит к нам в прихожую, лицо совершенно белое, растерянное, и говорит: «Друзья мои! В Ленинграде убит Киров». Мы как стояли все, так и сели. Это был шок. А позвонил ему Бухарин, позвал в «Известия» срочно готовить траурный номер. Конечно, ни о какой прогулке речи уже не шло. А 2 декабря у папы день рожденья. Обычно мы его шумно справляли, дым коромыслом стоял. Папа ведь очень веселый был, гостеприимный. Для латышей это не характерно, он смеялся все время, что такой нетипичный латыш. Но в этот раз мы ничего уже не отмечали, только дядя мой, папин брат, в гости зашел.