Русская жизнь. Октябрь семнадцатого (ноябрь 2007)

Когда смотришь выставку в «Наших художниках», видишь все эти ряды эскизов - костюмов и декораций, получаешь абсолютное удовлетворение. Нигде не обманул. Такими и были герои «Бесов» Достоевского, сказок Андерсена, средневековые литовцы, шекспировский Гамлет и моцартовский Дон Жуан. И, конечно же, все правда в «Пиковой даме»: и старуха, и гусары, и Лебяжья Канавка, и решетка Летнего сада, писанные по памяти. Ничего сверхъестественного, никакой специальной театральности, ни капли восхитительного декоративного варварства, как у его земляка и коллеги Бакста.

Показалось, что выставка Добужинского хороша именно этой культурной добротностью-зрелостью, экстраординарной, почти невозможной сейчас, когда всем некогда, художникам в том числе, особенно талантливым. Они востребованы, завалены работой так, что ни подумать, ни придумать, ни в библиотеку сходить нет сначала времени, а потом и потребности.

Как обнаружится кто-то с умом и талантом, тут же его выводят в люди. А в людях трудно, надо держать темп, оправдывать ожидания, набирать обороты, работать и зарабатывать. Что есть где-то тихие и вдумчивые невостребованные гении - иллюзия. Появится хоть кто-то, подающий надежды, так все в него вцепятся - галеристы, кураторы, коллекционеры, режиссеры и глянцевые журналы. Ведь культурных событий больше, чем людей, выставок - чем художников, книг - чем писателей, ролей - чем актеров, журналов и газет - чем газетных и журнальных сочинителей. Созреть, войти в силу мало кто успевает, а недозрелый талант, что яблочный дичок, практически несъедобен.

Добужинскому, выходит, повезло, что сначала он долго жил в культурной столице (и там сложился как художник), а уж потом в провинции. Хотя когда-то казалось, что в этом и заключается его жизненная эмигрантская драма. Но лучше иметь невостребованные и неоцененные достоинства - талант, умения, опыт, знания, трудолюбие, - чем быть востребованным, но в мыле.

Есть еще одна мысль, которая не приходила мне в голову, когда я думала о Добужинском. Я вычитала ее после выставки в давно любимой, а потом надолго отложенной книге воспоминаний Александра Бенуа. Он тоже задавался вопросом, почему так ценит художника, чье искусство считается «тихим и скромным», «ничего особенного». Позволю себе длинную цитату:

«… Однако в этом скромном и тихом искусстве заложена та крупица подлинности, которую следует особенно ценить и которой лишены многие другие и весьма гордые, знаменитые и блестящие произведения. Это необычайно искреннее искусство вполне свидетельствует об искренности и душевной правдивости художника. «…» Где он остается совершенно самим собой и где задача, которую он себе ставит, ему по душе и в его средствах, где ему не приходится ни хитрить, ни чего-либо «прятать», он создал и создает вещи, полные неувядаемой прелести. «…» К таким вещам (или вещицам) Добужинского приятно возвращаться и через многие годы. Они не приедаются, не исчерпываются, их соль не выдыхается. Ну, а это и есть то, что роднит на Парнасе и самых мощных, грандиозных с самыми скромными, с самыми «маленькими», как роднит в раю самых героических подвижников с самыми смиренными, но чистыми душами. Все Бога хвалят, и хвала каждого Господу приятна».

Расхожее мнение, что хороший человек - не профессия, неточно. Быть хорошим человеком - часть профессии. Иногда решающая, чтобы «соль не выдохлась».

Денис Горелов А ну-ка убери свой чемоданчик

«Нулевой километр» Павла Санаева

В считанные месяцы кино о штурме столиц оформилось в отдельный жанр. Один за другим вышли «Глянец», «Русалка», «Кремень», «Жара» и «Нулевой километр». Аннотация «Олег хочет всего и сразу и верит в свою звезду - трепещи, Москва!» - стала типовой, а старосоветская манера с первых минут нагонять тревогу паровозным гудком получила неожиданное продолжение.

Голливуд на излете Великой Депрессии снимал такое рулонами. Все в твоих руках, седлай мечту, садись и выигрывай. Микки Руни мартовским зайцем скакал по сорока сороков подмостков, дирижировал, конферировал и пел куплеты в бородке дяди Сэма. Дина Дурбин врывалась во все гримерные и тут же давала тосканского соловья. Кларк Гейбл с фирменной ухмылкой совал по локоть руки в черное на нефтепромыслах Техаса, а Спенсер Трейси и Джордж Рафт горланили что-то несгибаемое за баранкой, чтоб со временем выбиться в совладельцы транзитных грузоперевозок. Американская мечта сияла белыми зубами и - сбывалась, сбывалась, сбывалась.

Русская мечта, снятая с телевизора, стократ честнее и циничнее. «Я, - пишет русский в заявках на мечту, - жадный, бессовестный и глубоко равнодушный к двуногим подонок. Ради чунга-чанги круглый год и арбатского престижа я готов абсолютно на все. Мерзавцы, сидящие на нефтяных вышках, в люксовых застройках и профильных комитетах, - откликнитесь. Оцените меня. Я свой! Я вам нужен».