Русская жизнь. Мужчины (январь 2009)

Преувеличено? Но, к сожалению, это так. Оказывается, что история Эдипа не древний миф, выуженный доктором Фрейдом из темных бездн греческой архаики для иллюстрации проблемы комплексов подсознания, открытых на основе изучения истеричной психики буржуазных венцев начала прошлого века, а онтологическая данность: только Иокаста имеет не столь уж и решающее значение. Эта данность тысячи раз была осознана, но она слишком жестока, чтобы быть сформулированной. Когда начинаешь размышлять об отношениях отца и сына, то в памяти встают два главных образа, тактильно передающих их близость: вдохновенный Авраам, приносящий беззащитно обнаженного сына в жертву своему безжалостному патриархальному Богу, очами горе, сильной дланью клонит мальчишеский затылок долу; и окровавленное тело Сына на коленях Отца в изображениях Пресвятой Троицы. Отец торжественен и чинен, Сын изможден и недвижен. Культ святого Иосифа-отца, практически отсутствующий в православии и очень важный для католицизма, идет от Средневековья, хотя окончательно он оформился только в барокко, в болонском академизме. Чуть ли не первым художником, изобразившим Иосифа, нежно прижимающего к груди чужого, в сущности, ему младенца, был Гвидо Рени, затем же культ разросся до размеров католического кича. Этот культ, ставший суррогатом, заменяющим образ отцовства в европейской культуре, как раз и доказывает непривычность нежности между отцом и сыном. Младенец вечно или на руках матери, или чужого дяди, Иосифа ли, Христофора, кентавра Хирона, как юный Ахилл, или брата Гермеса, как маленький Дионис. Сын же напрасно взывает к настоящему Отцу: «Отче! О, если бы Ты благоволил пронесть чашу сию мимо Меня!»… Не соблаговоляет.

Можно ли после этого любить папашу? Вялый пример сыновней нежности проявляется только по отношению к дряхлому и беспомощному старцу: Эней, выносящий Анхиза на плечах из горящей Трои. Их история - интереснейший пример взаимоотношений между отцом и сыном. Красавчик Анхиз, брат Париса, привлек своей смазливой физиономией Афродиту, стоящую на много ступеней выше его в иерархии древнего мира. Та родила ему сына и ему же сына и оставила, так как на Олимпе у нее был муж и вообще много дел. Далее вся карьера Энея определяется сильной и влиятельной матерью, Анхиз же всю жизнь висит, как ненужная ноша, на его шее. Афродите тоже не нужная. Так как состарился. Бессмысленный спермодатель. Зачем было его куда-то тащить, спасать, абсолютно бесполезного, потеряв при этом из-за него жену Креузу? Только из-за идеи.

Рафаэль это проявление сыновней любви представил в своей фреске «Пожар в Борго»: Эней с двумя младенцами, держащими его за руки, и папаша на плечах, обременительно жалкий. Композиционно Рафаэль повторяет другое изображение отца с сыновьями, - скульптуру «Лаокоон», заменяя Анхизом душащего Лаокоона змея. За что гибнут два маленьких невинных мальчика, лаокооновы сыновья, с укоризной глядящие на своего гиганта отца? За то, что отец пожелал остаться честным, за идею. Зачем зачинал, непонятно. Дрочил бы на свою идею.

Отец, чтобы заслужить нежность, должен быть бессилен. Вариант Анхиза и Энея - Петруша Гринев со своими беспомощными старичками, возложившими все хлопоты о сыне на Машу Миронову; отношения старшего и младшего Болконских; Николенька, требующий у графа Ростова деньги за карточный долг. Еще отец, чтобы быть любимым, может уехать надолго, лучше всего - навсегда, подобно Одиссею. В этом случае Телемак отправится его искать, он будет желать его, мечтать о нем, видеть отца в каждом проходящем дяде, как это делал герой «Улисса» Джойса, и допытывать маму, куда она папу дела. Отсутствие - гуманная замена смерти. Может пропасть и сын, как прекрасный Иосиф, проданный в Египет, и своим исчезновением поддерживающий любовь в отцовском сердце Исаака. Остальных своих детей, в силу их непосредственной близости, Исаак недолюбливал. Эгей пошлет своего сына Тесея на Крит, к Минотавру, а потом будет ждать столь страстно, что даже бросится в море, увидев траурный парус на его корабле, оставшийся там по ошибке (кстати, так ли уж случайно Тесей сохранил траурный парус?). Тот же Эгей, ничтоже сумняшеся, напившись пьяным, отпрыснул семя в лоно Эфры и удалился в Афины, оставив отпрыску только меч и пару сандалий, не видя его, ничего о нем не слыша и ни капельки им не интересуясь вплоть до зрелости Тесея. Краткость отношений стала основой нежности, обострившейся в ожидании гибели сына, ожидании столь истеричном, что оно походит на нетерпение. Истерика и приводит Эгея к прыжку с утеса, а самоубийство отца вызывает в сыне такой приступ любви и преданности, что он называет в честь папочки целое море. Сам же Тесей своего невинного сына Ипполита без всякого разбирательства безжалостно проклинает, доводя до гибели, так как Ипполит находится слишком близко от него, сохраняя отцу совершенно ненужную преданность. Трахнул бы Федру, и проблем бы не было.