Русская жизнь. Интеллигенция (февраль 2008)

И пусть Леличка Григорьева всю взрослую свою жизнь прожила в соседнем Петродворце, но к Кустодиеву-то она ходила из Стрельны, отсюда же и уезжала в 1926 году на юга с задачей накушать тело, ибо художник нашел будущую модель «постноватой» и дал денег на откормочный тур. Стрельну она любила нежно, выйдя на пенсию, делала искусственные маки и посвящала стихи улице Труда: «Погустели у деревьев ветви, заросли окраины травой, до чего ж уютен и приветлив переулокдетства моего». Где же делать Леличкин музей? - в баньке, конечно же, на берегу Ижорки (речки, какой надо речки! - прославленной еще Михаилом нашим Юрьевичем в стихотворении «Уланша»); банька, правда, пока в проекте, но мелодекламация с последующим посещением парной и купанием уже запланирована. А Лермонтов, а последняя любовь Тараса Шевченко Гликерия Полусак, а новосвященномученик Измаил, а Блок, а «гуманный внук воинственного деда» Александр Аркадьевич Суворов (всех не упомнишь)? - не говорим уже про пышные аристократические кусты Орловых и Львовых, про великого князя Константина Николаевича, с которого и началось процветание полузаброшенной Стрельны, этого недо-Версаля. И вот про каждого, про каждого почти выдающегося или героического стрельнинца написана книжечка - брошюрка, отпечатанная на принтере, томов премногих тяжелей, потому что «издано за счет семьи автора» (так щемяще!). Жанр - народное литературо(крае)ведение, интонация взволнованно-патетическая, слог без пяти минут одический («Открылась необычайно женственная фигура богини с округлыми плечами, трепетно-нежной грудью, стройными бедрами, крепкими ногами, струящимися божественными золотыми волосами. Стыдливый девичий жест руки с веником… Борис Михайлович был счастлив».) В музее же работали соответствующие тематические экспозиции.

II.

Нет, не бродить, не мять в кустах багряных, не увидеть нам больше этих экспозиций. Я приехала в Стрельну по грустному делу: общественный музей «Морская Стрельна», главное детище ревнителей, захвачен и разграблен, как выражается Вареник, «бандюганами», территорию стерегут злые собаки, суды занимаются саботажем, а почтамт злостно теряет заказные бандероли на имя генпрокурора Чайки вместе с уведомлениями об их доставке.

Олег Палыч обрадовался оказии в Москву, попросил передать в окно Генпрокуратуры, на Большой Дмитровке, но сначала прочитать.

Прочитала. Увидела несчастье, гордыню, безнадежность и воронку сутяжного омута. Уж сколько правдоискателей, отважных «маленьких людей» упали в эту бездну, выбрали жизнь, проходящую от «суда по опротестованию отказа принять заявление о незаконном отказе» до «жалобы на процессуальные нарушения при рассмотрении жалобы о процессуальных нарушениях», - суть тяжб все мутнее, годы как птицы, сор казенных присутствий осыпается в каждый борщ, а сдаваться нельзя, последний дюйм, наше дело правое. Дело его, похоже, правое, но никому от этого не легче.

Листая 63 страницы приложений, я почему-то упорно вспоминала финал одной варениковской же краеведческой работы. На добром десятке страниц и не без конспирологической страсти доказывая, что на даче Кшесинской наличествует клад, он резоннейше вопрошал: «Теперь, чтобы найти клад на даче в Стрельне, необходимо ответить на вопрос: ГДЕ ЖЕ ЗАРЫТА СОБАКА?»

И сам себе отвечает: «Этого в настоящее время точно не знает никто».

III.

Олег Палыч родился на Урале, после армии захотел огней большого города и оказался в Ленинграде, на знаменитом Кировском заводе. Женился, работал, учился в Технологическом институте, получил коммуналку на улице Шкапина (и живет в ней по сей день, с супругой Верой и двумя детьми) - и наверное, прожил бы жизнь среднестатистического советского итээра, когда бы не случилась ему однажды путевка в заводской профилакторий.

Профилакторий находился в Стрельне.

«Прекрасное пленяет навсегда», - сквозь тусклое, приземистое советское предместье, сосредоточенное вкруг танкового завода, он рассмотрел Стрелинскую мызу, дамбу, далеко уходящую в море, необыкновенной элегичности морской ландшафт, паруса, облака, небо, остатки торжественного парка, останки Константиновского дворца, - тени и контуры других форм жизни, руинированные свидетельства другой жизненной среды и уклада. Культурный шок, непреходящее очарование, вечная любовь, пожизненная страсть. Вареник стал приезжать в Стрельну на выходные и был счастлив уже дорогой - полчаса на электричке, полчаса пешком через волшебный парк до здания ОСВОДа. Более того - он, простой рабочий человек, можно сказать, лимитчик, стал настоящим яхтсменом и владельцем личного плавсредства.