Русские гении той поры - по большей части люди «невыездные»; Гоголь помнил это про своего Пушкина. Счастлив тот, кто имеет возможность сказать: «О России я могу писать только в Риме, только так она предстоит мне вся, во всей своей громаде». Когда можешь отстраниться - начинаешь любить сильнее. А еще - хочешь вернуться.
Конечно, они смешались в его сознании: Россия и Италия, две родины. «Заплеснелый угол Европы» только для Князя из «Рима» - Италия; для автора повести это известно какая страна. Но раз возвращение в Италию дарует благодать герою повести - то, может быть, возвращение в Россию дарует благодать автору?
Италия Гоголю удивительно подходит. В частности, тем, что, по сути, не нуждается в Сюжете. Единственно возможный для Италии сюжет - это вечный поток ее света; девятое небо, открывающееся с холмов Рима. Авантюрный ли роман, романтическая ли повесть - все это кажется однобоким рядом с Италией. Италия требует эпических жанров, растворяющих в себе высокое и низкое. В Италии Ад необходим для Рая; «низменное» и «повседневное» делают возможным великое; в этой стране Катарина Сфорца - комическая толстуха - становится романтической героиней. Итальянские судьбы - лишь часть огромной симфонии, которая будет играться вечно и никогда не окончится; каждая отдельная партия ценна тем, что является частью музыкального целого: частью божественного перводвижителя. Гоголь пожелал, чтобы так было и в России.
Проблемы Гоголя с «сюжетами» известны школьникам; однако в сущности «проблема» была только одна: любой сюжет являлся для него мелким и недостаточным в сравнении с обыкновенным течением жизни. Странновато для России, которая привыкла противопоставлять «просто жизнь» и Великие Эпические Цели. Сочетать смешное и маленькое с грандиозным и серьезным, как умеет Италия, - вот что Гоголь задумал для России. Он полагал: таков путь к настоящей литературе. Не «человеческой» комедии, но Божественно-человеческой.
Пять лет счастья; три любимых адреса (via di Isidoro, 17; strada Felice - ныне via Sistina, 126: комната с двумя окнами на верхнем этаже, мемориальная доска на стене; via della Croce, 81). Он не устал от счастья. Он испугался раствориться в нем, как растворился Князь «Рима». Ему еще нужно было принести благую весть русской словесности. Аннунциату ждали в России; он отправился туда с ней.
Как многие ее любили - до и после него: подлецы, честолюбцы, ленивцы. Залюбили, затерли, замусолили. Плевками натирали до глянца, словно офицерский сапог. Вечно: «сапог» - приклеили кличку, как девке. Порядочному человеку такую взять в подруги неловко. «Люблю ее», - ага, голубчик, вот ты и сказал пошлость, попался! Понимаем, понимаем: мода, яхта, Сардиния, Брунелло ди Монтальчино бочками, рай риелтеров. Богатые русские виллы прочно стояли в Италии задолго до времен Гоголя.
Однако была еще и интеллигенция; от бедного Сильвестра Щедрина - до Бродского. Разглядеть страну, в которой довелось жить, пытались все. Но кто-то был поглощен мечтами о русской славе (как Брюллов); кто-то был захвачен мессианской работой (как Иванов); кто-то продолжал воевать с социальными бедами мира (как Горький). Гоголь едва ли не единственный сделал Италию своей опорой, своей союзницей; оттого его маленькая «итальянская» повесть конгениальна его сочинениям о России. Италия стала его любовью и верой; имя Аннунциаты начертано на его знаменах.
Наталья Толстая
Раиса Захаровна и Григорий Петрович
В середине 80-х прошлого века мой дядя, Дмитрий Алексеевич, предложил мне поехать на Украину - его ученик, начинающий композитор, достал ему две путевки на август в дом отдыха на берегу Днепра. Оказалось, что дальние родственники ученика - партийные работники среднего звена, они и уступили нам свои бесплатные места. Я с радостью согласилась: на Украине никогда не была.
До начала нашей смены в доме отдыха нам предстояло провести два дня у гостеприимных родственников дядиного ученика - Раисы Захаровны и Григория Петровича Остапенко, а жили они в городе Смела Черкасской области. Раиса Захаровна только что сложила с себя полномочия секретаря райкома Смелы, а Григорий Петрович еще работал - начальником местного железнодорожного узла. Жили Остапенки в девятиэтажном блочном доме вместе со всем городским начальством, остальной народ жил в одноэтажных домах разной степени ветхости.