Русская жизнь. Добродетели (ноябрь 2008)

Иностранцы, наслышанные об особой широте и отзывчивости русской души, сидели потрясенные. Я знала, что по дороге в Питер мне придется отвечать за все. А что тут скажешь? Можно, правда, начать рассказ с Ибрагима Ганнибала, дойти до Пушкина, почитать стихи. Смотришь, уже и в отель приехали. Если бы в начальных классах проходили «Хижину дяди Тома», может, выросло бы другое поколение.

Внучка моей школьной подруги вышла замуж за эфиопа, вместе учились в институте. Эфиоп был талантливым и красивым, а его молодая жена - из интеллигентной, обеспеченной семьи. Кончилось тем, что чернокожий парень перестал выходить на улицу: били. Причем стали караулить у дома и нападать. Жизнь превратилась в кошмар, а у них уже был маленький ребенок. Как обливали презрением молодую мать в роддоме! И врачи, и нянечки, и другие мамы.

Когда подруга гуляла с правнуком в парке, какая-нибудь тетка всегда заглядывала в коляску.

- Ой, я прямо испугалась. Думала, что обезьянку прогуливают…

Африканец горько пожалел, что приехал учиться в Россию. Ведь хорошее образование можно получить и в других странах.

Петербург - не Пыталово, и университетский коллектив отличается от жителей малобюджетной провинции, но по большому счету люди реагируют одинаково: когда заходит разговор о том, что русская девушка вышла замуж за чернокожего, крутят пальцем у виска.

Конечно, моей подруге надо было рассказать внучке, что ее ждет, нарисовать перспективу. Почему-то она этого не сделала. На что надеялась?

Сейчас молодая семья живет во Франции. Снимают жилье на окраине. Она - без работы, он тоже пока не устроился, живут на социальное пособие. Они счастливы.

* ХУДОЖЕСТВО * Денис Горелов За Базарова ответишь

«Отцы и дети» Авдотьи Смирновой

Вся моя повесть направлена против дворянства как передового класса

Тургенев в письме Случевскому

В старину в Голливуде любили ясное рабовладельческое кино. Про милый юг и хлопковые нивы. Про крутонравных, но добросклонных господ плантаторов, в строгости держащих негритянское мужичье, которое души в них не чает и шапку ломает буквально за версту. Про белые качельки, белые гольфики, белых лошадок и белые-белые зубы черной прислуги. Про старомодную церемонность и обхождение, простодушие и честность, попранные красным колесом городских варваров с севера. Их хамство, пьянство, блуд, амикошонство, спаленные усадебки и особый южный стоицизм побежденных, но не сломленных джентльменов. Таких фильмов до войны было море - от «Унесенных ветром» до серии сиропных комедий с пятилетней Ширли Темпл. Только массовая послевоенная смена отношения к цветным заставила индустрию отказаться от благодатного жанра.

Не всякую.

В минувший выходной на канале «Россия» Авдотья Смирнова представила восхитительно крепостническую экранизацию «Отцов и детей».

Про черный жребий ласкового юга. Про эдемские лужайки и нехорошего гостя, от которого - чур.

Принято считать, что потомственный барин Тургенев имел намерение распушить демократов-народников, но не совладал с собственным даром высокой непредвзятости. Это, разумеется, чушь. Как и многим людям гренадерского сложенья (в нем было 192 см), Ивану Сергеевичу была свойственна гулливерская снисходительность к людской мельтешне вообще и составляющим ее частностям: дворянству, пейзанству, народничеству, женщинам, кучерам и чиновникам по особым поручениям. С обычной усмешкой он развешал антагонистам по серьгам, но историческую правоту оставил за Базаровым, посвятив роман памяти Виссариона Григорьевича Белинского (именно так, полным именем). Да и похоронить себя завещал в одной с Белинским ограде - что вызвало большой скандал ввиду запрета погребения дворян на одном участке с простолюдинами, едва не привело к перезахоронению праха Белинского и отменно характеризовало ту пасторальную Русь, что так люба адептам старины глубокой.

Тут- то режиссер Смирнова и дала бой ложной объективности, поправив оскоромившегося в исторической перспективе автора. Онтологический, болезненный, пещерный антибольшевизм компаньонок «Школы злословия» давно смущал честную публику, подобая в столь противоречивой и разноукладной стране, как Россия, скорее американцу, существу постороннему, а потому и поверхностному. Однако такой коррекции авторской воли от видной книжницы ожидать было трудно.