Русская жизнь. Девяностые (июль 2008)

Когда Жириновский говорил о кукле, в голосе его чувствовалась обида. Похоже, он относился к этой программе серьезнее, чем она того заслуживала. Совсем иначе вел себя все тот же Черномырдин, который со своей куклой охотно фотографировался. Черномырдин проявил себя прямо-таки политиком западного образца, тогда как Жириновский давил в русской традиции на жалость. В одном из интервью в начале 90-х он, кажется, признался, что в его жизни не было ни одного счастливого дня. Эта фраза мгновенно сократила расстояние между ним и его униженным властью электоратом. Жириновский вообще мастерски жал на важнейшие клавиши загадочной русской души, извлекая самые длинные ноты и самые пронзительные аккорды: чего стоит его заявление о том, что выходцев из СНГ нельзя не только временно регистрировать в Москве, но и пропускать через паспортный контроль, ибо они способны совершить преступление даже в здании аэропорта, после чего улететь обратно к себе домой.

Слухи о его еврействе отскакивали от Жириновского, как от стенки. Сами. Для этого не требовалось никаких специальных заявлений с его стороны. «Мама русская, отец юрист» - едва ли не единственная его крылатая фраза черномырдинского масштаба - очень веселила электорат, в ней было столько милого русскому уху пренебрежительно-ленивого антисемитизма, крайне уместного в эпоху, когда антисемитизм государственный уже приказал долго жить. Слухи то ли о безотцовщине Жириновского, то ли о предательстве отца прекрасно укладывались в этот дискурс. Много лет спустя, в 2007-м, Жириновский найдет отцовскую могилу в Израиле. Отец окажется не юристом, а депортированным в Варшаву (вследствие чего и распалась семья) польским евреем. Находясь в Израиле, Жириновский плакал. Правда, потом не преминул посетовать, что в израильском обществе нет единства: «Все время делите: ашкеназы, сефарды…». Даже в этот момент Жириновский думал о российском избирателе.

В последние годы стали все чаще поговаривать, что он устал и уже совсем не тот. И усталость эта, дескать, наступила как нельзя вовремя: в стране и политики-то нет, а кому нужен театр без пьесы, даже если это театр одного актера? Задачи, поставленные перед партией (ЛДПР), выполнены: коммунисты нейтрализованы, патриоты под контролем, время постмодернистских шоу закончилось, пришло время настоящего постмодернизма: «ЕдРо» вместо КПСС, нацпроекты вместо «Сельского часа», Маккейн вместо американской военщины. Не для кого наряжаться в красный френч или мундир с эполетами, некого окатывать соком перед оком телекамеры, а угрожать сапогами в Индийском океане - это сегодня едва ли не стало прерогативой официального внешнеполитического ведомства. Девяностые закончились по-настоящему, когда замолчал Жириновский. Последний его выход на сцену случился в день утверждения кандидатуры Путина в премьеры. После речи Зюганова, исполненной вялого гнева в адрес очередного антинародного правительства, взявший слово Жириновский демонстративно отказался от чашки чая, оставшейся на трибуне от лидера коммунистов. Путин в президиуме рассмеялся. Телеспектакль разыгрывался уже не для народа, не для телеаудитории, а для одного-единственного зрителя, он же - режиссер, художественный руководитель, главный художник, главный балетмейстер, мастер по свету и даже режиссер монтажа.

Апокрифом начали, апокрифом и закончим. Рассказывают, что несколько лет назад, перед тем как передать управление фракцией своему сыну Андрею Лебедеву, Жириновский вдруг без видимого повода обрушился на соратников: «Дармоеды, - якобы кричал он. - Научитесь делать что-нибудь сами! Пятнадцать лет на мне выезжаете!» Это я к тому, что даже если репертуарную политику театра диктует идеологический отдел, этого еще мало, чтобы добиться убедительной игры. Чтобы играть, нужен зритель. Он был.

* ГРАЖДАНСТВО * Наталья Толстая Послушники

Как шведы русских учили

На днях в Питере произойдет знаменательное событие: в торжественной обстановке закрывается Программа помощи России. Помогало правительство Швеции. В течение пятнадцати лет. Помогали Новгороду, Вологде, Пскову, ну и, конечно, Северной столице. Помогали не деньгами: запрещено, - а лекциями, семинарами, добрыми советами. Присылали инструкторов и специалистов, им платили неплохую зарплату, иностранные консультанты были довольны, но особенно довольны были наши чиновники, вволю накатавшиеся по Скандинавии «в рамках проекта». Я видела первоначальные списки приглашенных: медсестры, нянечки, социальные работники, инспекторы детской комнаты милиции… Ездило начальство, и ничего с этим нельзя было поделать. Знай, сверчок, свой шесток.