Русская жизнь. Девяностые (июль 2008)

«Прическа у нее - точь-в-точь продавщица парфюмерного отдела магазина „Вулворт“ штата Индиана в пятидесятых. Знаешь, такая миленькая, но глуповатая, которая вскоре выйдет замуж и выберется из этого болота. А платье у нее - как у стюардессы „Аэрофлота“ начала шестидесятых - такого синего цвета, который был у русских до того, как им всем захотелось иметь „Сони“ или шапку от „Ги Лярош“. А какой макияж! Семидесятые, ни дать ни взять - Мэри Квонт; и такие маленькие ПХВ-сережки-клипсы с цветочками-аппликациями, напоминающие наклейки, которыми голливудские геи украшали свои ванны году в 1956-м. Ей удалось передать это уныние - она была там самой клевой. Никто рядом не стоял…» И все лопается. Где же девяностые? Дыра. Распухнув от ретроспекции, стиль вообще оказался отмененным. Девяностые стерлись до нулей.

Девочке по фигу были все эти «… ые», дурацкое старческое шамканье. У нее было платье цвета чайной розы. В Коупленде она ничего не поняла бы, если бы и взялась его читать, ничего не поняла бы даже и в Пелевине, что они там трендят. Не потому что дура, а просто не хотела. Девочка, конечно, в школе учила что-то там про Льва Толстого, Наташу Ростову и Солженицына, экзамены сдала хорошо, правильно, но и Наташу, и Толстого, и Солженицына все время заслонял Розовый Мобильник со Стразами. И Ксюша Собчак. В своем гигантизме они, Ксюша Собчак и Розовый Мобильник со Стразами были равновелики и равно прекрасны. Учебу девочка воспринимала как способ приближения к ним, и Алые паруса в этом приближении были большим рывком, и платье цвета чайной розы тоже. Теперь же в платье цвета чайной розы, состоящем из двух оборок, было зябко.

А так все весело начиналось. Девочка такая была легкая, светлая, когда аттестат получала. Грубенько нарисованное личико поверх ее собственного лица, девочку не удовлетворявшего, очень значительно смотрелось в зеркале школьного туалета. Потом все в бар пошли, мальчишки, такие дураки в своих костюмах, все, как щенки, жались по углам, потом все пошли на праздник, мы с Дианкой от них откололись, Дианка классная, с ней здорово, у нее в девятом взрослый мужик был, двадцатидвухлетний, за ней в школу на тачке приезжал, Дианка все намекает, что у них все было, я не знаю, она что-то не договаривает, но все равно здорово.

Невский был запружен людьми. Отсутствие транспорта и гудящая толпа, неорганизованная, бредущая без особой цели и направления, несла в себе странную угрозу обреченности, напоминая старые фотографии - расстрела июльской демонстрации 1917 года. Девочке это ничего не напоминало, гудящая толпа, сплошь молодая, наоборот, давала взрывной энергетический заряд, хотелось лететь, хохотать, подмигивать. Парней было очень много, причем взрослых, и все пили пиво, и в воздухе висел тяжелый запах табака. Они с Дианкой прошли три кордона милиции, гордо демонстрируя билеты, и смешно было смотреть, как одна грудастая корова, старая, лет двадцати пяти, все на мента грудью напирала, почти из кофты вываливающейся, и говорила ему, что ей надо пройти в соседний дом, тоже на Алые паруса пробиться хотела, хотя школу закончила, поди, в прошлом тысячелетии.

Когда они пришли, на площади толпа была даже поменьше, чем перед кордонами. Вниз, на площадь, смотрел целый сонм черных богов и богинь, толпящихся на крыше зеленого здания, и черные кони на арке - желтого, и черный ангел, топчущий змею, на высокой гранитной колонне. Боги, ангелы и кони видели множество разноцветных, беспорядочно двигающихся точек, собирающихся к большому шатру, состоящему из алых полотнищ, с высокой дощатой сценой, и из этого шатра кто-то говорил громко «раз-раз-раз», и звук раскатывался по площади, стекла в зеленом здании слегка подрагивали, темные, недоуменно ничего не отражающие. Точек становилось все больше и больше, они сливались в бесформенную разноцветную массу, заполняющую плоское пространство внизу, а наверху, над богами и ангелом, разворачивалось серое светлое небо с розовыми полосами на западе.

У девочки с Дианкой в сумочках еще было по банке джин-тоника, поэтому толкаться среди прибывающей толпы было ничуть не скучно, их задевали случайно и преднамеренно разные парни, они хихикали, беспричинно, но все было так весело, гул нарастал, под ногами весело хрупали осколки пивных бутылок, становилось все теснее и веселее, и уж не раз доносились из шатра с Алыми парусами обрывки разных звуков, и повторялось «раз-раз-раз», ожидание росло, росло, росло, и вот, наконец, вот он, появляется, они с Дианкой вытягиваются, чтобы увидеть, на сцене он маленький такой, мешают головы, неудобно, надо подпрыгивать, на цыпочках не устоишь, со всех сторон напирают, но хорошо, весело так, он так замечательно двигается, туда-сюда, и одуряющие, божественные звуки вдруг вырываются из шатра, заполняют площадь, сотрясают воздух, зеленое здание, колонну, толпу, здоровски, все тоже начинают трястись, и

Belive me belive me belive me belive me