Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Второй отдел

Обещание свидания было дано; но дни за днями проходили, а оно не исполнялось. Наконец одна из служительниц Екатерины, Шарогородская, посоветовала обратиться к духовнику императрицы, а также и великой княгини. По поручению последней, Шарогородская отправилась к этому священнику, который приходился ей дядею. Духовник посоветовал Екатерине сказаться больною и позвать его для напутствия. Она так и поступила. Духовник явился; великая княгиня рассказала ему о своем положении, жаловалась на любимцев императрицы Шуваловых, которые восстановляют против нее государыню, сказала о письме, посланном ею к императрице, и просила священника содействовать к получению желаемого решения. Священник отправился от нее к императрице. Он сумел так заговорить к сердцу Елисаветы Петровны, что та послала к великой княгине Александра Шувалова сказать, что в следующую же ночь хочет говорить с нею. В эту назначенную ночь опять явился к Екатерине Шувалов и проводил ее к императрице. Входя в покои государыни, они встретили идущего туда же великого князя.

Вошли в длинную комнату о трех окнах; в простенках стояли столы с золотыми туалетами императрицы. В комнате были: императрица, великий князь, Александр Шувалов и великая княгиня. Екатерина подозревала, что за занавесками спрятались Шуваловы – Иван и его двоюродный брат Петр. Впоследствии Екатерина узнала, что в своих догадках ошиблась только наполовину: там не было Петра, но был Иван Шувалов.

Великая княгиня, увидя императрицу, припала к ее ногам и со слезами стала просить отпустить ее из России.

– Как мне отпустить тебя, – сказала Елисавета Петровна, и при этом слезы блеснули у нее на глазах, – у тебя ведь здесь есть дети!

– Дети мои у вас на руках – и им нигде не может быть лучше, – отвечала Екатерина, – я надеюсь, что вы их не оставите.

– Что же сказать обществу, по какой причине я тебя удалила? – возразила императрица.

– Ваше императорское величество объявите, если найдете приличным, чем я навлекла на себя вашу немилость и ненависть великою князя, – отвечала Екатерина.

– Чем же ты будешь жить? – спросила Елисавета.

– Тем же, чем жила прежде, пока не имела чести быть здесь, – был ответ.

– Твоя мать в бегах; она принуждена была удалиться из дома и отправилась в Париж, – говорила государыня.

– Король прусский преследует ее за излишнюю приверженность к русским интересам, – сказала Екатерина.

Императрица велела ей встать, подошла к ней и говорила:

– Бог мне свидетель, как я о тебе плакала, когда ты была при смерти больна вскоре по приезде твоем в Россию; если б я тебя не любила, я тогда же отпустила бы тебя.

Екатерина, в ответ на это, снова рассыпала благодарности и сожалела о том, что навлекла на себя немилость государыни.

В то время, как императрица говорила с великой княгиней, великий князь переговаривал с Шуваловым. Государыня подошла к ним и вмешалась в их беседу. Екатерина не могла ничего расслышать до тех пор, пока супруг ее не возвысил голоса. Она услыхала такие его слова:

– Она зла и чересчур много о себе думает.

Екатерина подошла и произнесла:

– Если вы говорите обо мне, то я очень рада сказать вам в присутствии ее величества, что я действительно зла против тех, которые советуют вам делать несправедливости, и стала к вам высокомерна, потому что ласковым обращением с вами ничего не сделаешь, а только пуще навлекла на себя вашу неприязнь.

Елисавета заметила племяннику, что слыхала от Екатерины о его дурных советчиках по голштинским делам; а когда тот выразил свое негодование на жену, императрица прервала его и завела речь о сношениях Штамбке с Бестужевым и, подошедши ближе к великой княгине, сказала:

– Ты мешаешься во многие дела, которые тебя не касаются; я не смела этого делать во время императрицы Анны. Как, например, осмеливалась ты посылать приказания фельдмаршалу Апраксину?

– Никогда мне в голову не приходило посылать свои приказания, – возразила Екатерина.

– Как ты можешь запираться в переписке с ним! – сказала Елисавета. – Твои письма вон там на туалете! – Она указала на туалет и прибавила: – Тебе запрещено было писать.

– Правда, – сказала Екатерина, – я писала без позволения, и за это прошу простить меня; но так как мои письма здесь, то из этих трех писем ваше величество можете видеть, что я никогда не посылала ему приказаний, но в одном письме передавала ему то, что здесь говорили о его поступках.

– Зачем же ты писала ему об этом? – прервала ее Елисавета.

Затем, – отвечала Екатерина, – что принимала в нем участие. В этом письме я просила его исполнять ваши приказания. Из двух остальных писем, в одном – я поздравляю его с рождением дочери, в другом – с Новым годом.

Императрица заметила:

– Бестужев говорит, что было много еще писем.

– Если Бестужев это говорит, – отвечала Екатерина, – то он лжет!

– Хорошо же, – сказала тогда Елисавета, – так как он обличает тебя, то я велю его пытать.

Екатерина поняла эту угрозу в смысле желания напугать ее, и сказала:

– По самодержавной своей власти ваше величество можете делать все, что найдете нужным, а я все-таки утверждаю, что писала к Апраксину только три письма.