Русская готика

Потом началась вся эта суматоха с похоронами, которую он плохо помнил. Пока мать занималась всем этим, Олег сидел у соседей дома. За ним присматривала одна женщина, бездетная. Она постоянно совала «бедному мальчику» леденцы на палочке, но Олег не любил их и прятал в мешочек, сам не зная, для чего. Чтобы не обидеть эту женщину, он все-таки принимался сосать полупрозрачную конфету. Было достаточно просто продемонстрировать ей это.

Мать радовалась гибели отца, Олег это чувствовал. В нем просыпалась жгучая ненависть к ней, которую он с трудом контролировал. Олег боялся этой женщины, которая временами казалась ему чужой, и не мог простить ей веселого тона, с каким она напевала, развешивая белье во дворе. На кладбище мать вела себя как положено, но дома менялась, словно сбрасывала с себя маску, предназначенную для чужих людей. Олег наблюдал за матерью из окна. На ее ногах были стоптанные тапочки. Платье она надевала теперь все в дырах. Под ним часто не было нижнего белья. Светлые волосы торчали из-под неизменной розовой косынки. Олег подмечал эти детали и пытался расшифровать их. Кости ничем не могли ему здесь помочь. Конечно, по-другому и быть не может: кому охота общаться с тем, кого называют ненормальным…

Олег вспоминал гроб, в котором хоронили отца. Большой гром, широкий, обитый красным крепом.

Закрытый гроб.

Его опускали в могли шесть мужчин, бывших коллег отца по работе в забойном цехе. Олег хотел спросить у матери, почему так рано заколотили крышку, но побоялся. Ему помнился ремень, которым она охаживала его плечи. Никто ничего ему не объяснил, но через два года Олег все-таки узнал, что произошло с отцом; мама посчитала, что теперь ему можно рассказать.

Однажды во время работы в забойном цехе начались перебои с электропитанием. Вызвали электрика, но тот где-то задерживался. Конвейер нельзя было останавливать надолго. Животные, ожидающие очереди на смерть, кричали и выли на все голоса. Так Олегу объяснила мама. Животные кричали и выли. Ужас донимал их, запах крови сводил с ума, но они не могли понять, почему очередь застопорилась. Тогда отец и вызвался посмотреть, что случилось с током. Начальник цеха не успел его остановить. Отец забрался в щитовую, сказав, что кое-что в этом понимает. Понимал он что-либо или нет, неизвестно, но от прикосновения к какой-то штуке, в его тело влетело несколько тысяч вольт. Ток проходил через него до тех пор, пока отец не задымился и не почернел. Он стал похож на головешку из костра. (Олег вспомнил дымок, поднимающийся от его пальцев.) Хоронить в открытом гробу его было уже нельзя.

Олег был виновен в смерти отца – это он себе твердо уяснил. Беда бы не произошла, смирись он с голосом костей…

Олег не мог простить себя. Обида на мать, которая слишком откровенно сбросила с себя «оковы» и радовалась этому несчастью, тоже никуда не делась. Когда она умерла, Олег почувствовал облегчение – ни на что больше он не был способен. Поплакав, он, казалось, освободился от части груза, что лежал на его сознании.

Кот Лобзик погиб вскоре после смерти главы семейства. Обычно он не выходил со двора, боясь собак и еще больше гуляющих вдоль кромки леса коз, но однажды выбежал под колеса проходящего мимо грузовика с бревнами. Машины по этой дороге проходили не больше одной-двух в течение месяца, но Лобзик умудрился попасть под колесо одной из них. Животное расплющило, все его внутренности вылезли наружу, крови было столько, словно разбили трехлитровую бутыль. Череп превратился в месиво. Мать увела сына, чтобы он не видел этого зрелища, но нескольких секунд ему хватило, чтобы не спать ближайшие три недели. Его сны были затоплены ужасом. В них Олег видел мертвого отца с почерневшим лицом, на руках у которого лежал раздавленный в лепешку кот. Кишки Лобзика свешивались до самого пола. Иной раз отец подходил к его кровати и предлагал Олегу подержать животное. «Возьми его, возьми», – говорил мертвец шепотом.

Олег остановился напротив парадного входа и посветил перед собой фонариком. Тьма откликнулась фрагментами особняка, выступающими из пустоты. Стены старого мертвого дома вибрировали, двигались, Олегу слышался треск перекрытий и звук трущихся друг об друга кирпичей.

Дождь почти кончился, но ветер дул с прежней силой. Олег вспомнил о краске и растворителе. Если он использует их, будет ли нужный эффект? Дом промок во время грозы. Здесь повсюду вода. Олег шагнул вперед и остановился на пороге, вонзив луч света в темный холл. Ему показалось, что на самом деле это не парадная бывшей графской резиденции, а огромная зловонная пасть. Олег сжал молоток, но дальше идти не решился. Пока он по-прежнему сторож, он должен делать свою работу. Кости противились другим его желаниям. Например, тому, что требовало от Олега немедленного бегства.

Он не должен уходить со своего поста – на это намекали кости.

А с какой стати он обязан их слушать? Разве Олег сам себе не хозяин? И вообще – когда-нибудь он бросал костям настоящий вызов?