— Скоро переселюсь в Крым и буду жить частным человеком. Я отслужил двадцать пять лет, и солдату в этот срок дают отставку…
3 ноября император подъезжал к Мариуполю (это — в ста километрах от Таганрога)… На последней станции он случайно встретился с едущим из столицы фельдъегерем Масковым, принял от него бумаги и приказал сопровождать себя…
По дороге ямщик погнал и вывалил фельдъегеря на мост. Ударившись головой, тот остался неподвижен… Царь оставил с ним Тарасова с приказанием лично доложить о состоянии Маскова…
Вскоре доктор доложил о том, что пострадавший скончался… У царя возбужденно блеснули глаза… Масков имел с ним большое внешнее сходство…
И, как я предполагаю, перед Александром вдруг неожиданно открылась возможность скорого финала.
Но это был лишь пролог финала…
УВАЖАЕМЫЙ мой читатель! Исследований,
Правда, в моем распоряжении был труд августейшего историка «Император Александр I». Причем, должен я сказать, работа это весьма посредственная, глубиной не отличающаяся (зато — верноподданная) и интересна прежде всего крайней осведомленностью ее автора (хотя он нередко о многом просто помалкивает).
И еще надо упомянуть о принадлежащих перу Льва Толстого «Посмертных записках старца Федора Кузьмича»…
Толстой, к слову, заинтересовался проблемой еще в 1890 году (если не значительно ранее), то есть до выхода в свет работ и Василича (четвертое издание в 1911 году), и Николая Михайловича, и Барятинского (первое издание в 1912 году)… Но опубликована эта неоконченная повесть была лишь в начале 1912 года в Берлине, в «Свободном слове» в публикации посмертных произведений графа Толстого. В феврале этого же года она появилась с купюрами в журнале «Русское богатство». Номер тут же был задержан цензурой, а редактировавший журнал Короленко — предан суду…
Попадаются весьма прозрачные намеки в пользу версии и у такого авторитета, как Николай Карлович Шильдер, написавшего официальную историю царствований Павла и его сынов Александра и Николая…
Что же до Василича и Барятинского, то должен сказать, что, читая книгу Василича, я то и дело наталкивался на логические неувязки (факты, им приводимые, противоречили его же выводам).
Есть, к слову, основания предполагать частые несообразности (возможно, невольные, обусловленные задачей доказать противоположное видимой позиции пишущего) и в великокняжеском произведении. Николай Михайлович явной нелогичностью выводов из им же сообщенных фактов как бы намекал читателям — сами соображайте, согласен ли я с версией о том, что «Кузьмич — Александр» — легенда.
В то же время, читая «просто князя» Барятинского, я то и дело. отмечал картину обратную — встречал у него те же логические соображения в пользу версии «Александр — Кузьмич», которые до этого уже приходили на ум и мне…
Владимир Владимирович Барятинский, родившийся в 1874 году в Петербурге и умерший в Париже в 1941 году, воспитывавшийся в тесной дружбе с сыновьями Александра Третьего, из" Рюриковичей, сын урожденной графини Стенбок-Фермор и внук наместника Кавказа, недостатка в сведениях — писаных и незаписанных, об александровской эпохе не испытывал, как и недостатка в литераторских талантах, одновременно будучи личностью независимой и критически настроенной к предрассудкам дворянско-чиновничьей среды.
И его труд в обоснование тождества императора и старца выглядит очень убедительно как в фактическом, так и в логическом отношении. Между прочим, по предположению (и отнюдь не беспочвенному) Барятинского, в Александро-Невской лавре служился не молебен перед в принципе привычным и частым очередным отъездом императора из столицы, а служилась
ЦАРЬ вернулся в Таганрог 5 ноября, с легким недомоганием… И Барятинский очень тщательно и критически проанализировал записи тех, кто был рядом с Александром с начала по середину ноября, то есть — жены, князя Волконского, медиков Виллие и Тарасова.