Русь, собака, RU

— Россия! — бушевала толпа, особенно когда прозвучал гимн, а потом прогремела «Калинка» и над площадью при +10 пошел искусственный снег.

— Пусть чурки местные нос не задирают, — сказал рядом со мной угрюмый парняга. — Россия!

Я бы соврал, написав, что так говорили все на площади. Но многие, как говорится, сочувствовали. Я вспомнил, как в аэропорту Хитроу в очереди на паспортный контроль кто-то буркнул: «А не пустите — мы вам газ перекроем!» — и все засмеялись. Все понимали так, что если Россия перекроет газ, то мир встанет на колени. То, что, если она перекроет, останется без денег, понимали, похоже, немногие. А может, большинство было согласно терпеть безденежье ради стоящих на коленях бриттов. 

*** 

Когда все окончилось и отпел свое Кинчев, Лондон говорил по-русски.

— Ой, как хорошо Костенька сказал: «Желаю вам любви в эти смутные времена!» Любви в Лондоне так не хватает! — говорила одна женщина средних лет другой. Они вошли в дверь шалманчика Mr. Wu, где за 250 рублей можно набрать китайской еды до отвала. Все столики были заняты русскими, я сел вместе с женщинами, кивнул:

— Как вам здесь?

— Нормально.

— Фунтов шесть в час?

— Почти. А здесь побывала — и полегчало. Англичане как-то без душевности живут.

— А с языком у вас как?

— Да мне уж поздно всерьез учиться. По правде, не очень он здесь и нужен. А у вас там как? Мне так Путин нравится! Порядок навел. Наконец-то мы перестали на весь мир унижаться, а то стыдно было смотреть.

— У нас Британский совет закрывают.

— Говорят, там шпионов много.

Я снова промолчал. Вряд ли женщина узнала о шпионах через программы BBC или Sky News. Из них она бы скорее узнала, что Британский совет за всю историю существования закрывался лишь в Иране и Мьянме. Она, вероятно, смотрела Первый, «Россию» и НТВ по рекламирующейся среди эмигрантов приставке Simply TV. 

*** 

Не желающие изучать местный язык и следовать местным обычаям иностранцы, не желающие также и возвращаться на Родину, — явление, с которым давно столкнулись многие страны мира, причем Великобритания и Франция столкнулись трагически. В России такие общины наблюдаются среди гастарбайтеров, но обособленность русских общин за рубежом — явление довольно новое. К чему приведет нежелание иностранцев ассимилироваться в России и русских за границей — вопрос открытый.

Безлюбовное

Утверждение, что так называемая любовь сводится к игре гормонов, распространяемо людьми либо ограниченными, либо бесповоротно циничными. И по преимуществу, кстати, последними

То есть правда, что томление тела есть работа гормонов, но любовь — еще и продукт культуры.

При Леониде Ильиче мальчики и девочки читали журнал «Юность», нашпигованный, как гусь яблоками, подростковыми повестями про драку во дворе и первый поцелуй, и вырастали с убеждением, что это и есть любовь. Подрался, защитил честь девушки, нежно поцеловал — случилось счастье. Фраерман, Крапивин, старший Гайдар с его Тимуром, Женькой и хулиганом Квакиным — все было лыком в строку. Первый поцелуй был идеален, как суверенная демократия, и открытие, что в поцелуе участвуют не только губы, но и язык, слюна, потрясало потом многих.

Подростки 1980-х росли в массовом заблу- и убеждении, что любовь снизойдет на них непременно, и отсутствие любви так же свидетельствовало о неполноценности, как ныне отсутствие автомобиля. Тогда тинейджеры ежедневно себя переспрашивали: влюблен(а) ли я? Или кажется?

Большей частью, конечно, казалось. Но в концентрированном растворе выпадали кристаллы. По любви непременно. Те, что не по любви, делали вид. Брак по расчету (дореволюционная норма) стал мещанством, а любовь — ценностью № 1. Далее следовали книги, водка, «Волга», гарнитур, ковры, хрусталь и коммунизм.

Любовь, кстати, знавала такие переоценки. Если сексуальная революция свершилась в XX веке, то любовная — в Возрождение. До этого, в Средневековье, важен был объект любви, а не субъект: то есть не то, что рыцарь полюбил, а что прекрасную Прекрасную Даму. Непрекрасная не могла быть предметом страсти, и поколения рыцарей вырастали на этой идее, как сегодня дети растут на телепузиках.

Возрождение все изменило. Оказалось, что достаточно любить — и все. Как писал Давид Самойлов: Говорят, Беатриче была горожанка/ Некрасивая, толстая, злая./ Но упала любовь на сурового Данта,/ Как на камень серьга золотая.

И Пушкин с его сотнями увлечений, и Маяковский с его парой огромных чистых любовей и миллионом маленьких грязных любят, и Собчак и Нарусова, и Горбачев и Горбачева, и Элтон Джон и Дэвид Ферниш — все это оттуда, от Данте и Беатриче, от Петрарки и Лауры, от Микеланджело и Давида (он звал его «мой мальчишка»). Важным оказалось иметь талант испытывать чувство, отвергающее саму основу жизни, то есть самосохранение: ведь любовь — это когда другая жизнь важнее собственной.