Русь против Орды. Крах монгольского Ига

– Не складно лжешь, красавица, – сказал он, подходя к Матрене. – Чувствую, таишь ты правду от меня. Придется, милая, передать тебя в руки костолому, а уж он-то церемониться с тобой не будет. Эй, Космыня! – Михалко обернулся к своему помощнику, звонко щелкнув пальцами. – Займись-ка красавицей!

Космыня зашлепал стоптанными сапогами из своего угла к Матрене и стоящему рядом с нею дьяку Михалке.

– Жаль такую паву увечить, – заметил Космыня, легонько проведя своей огрубевшей ладонью по гибкой спине юной узницы и по ее пышным белым ягодицам. – Может и впрямь она ничего не знает, а?

– Ты повеление боярина Ртищева слышал? – сердито прошипел Михалко прямо в лицо Космыне. – Твоего мнения тут никто не спрашивает, увалень. Делай свое дело!

– Я-то свое дело знаю, а вот знаешь ли ты свое, приятель? – огрызнулся Космыня, ухватив Матрену за длинную черную косу. – Сам невольниц разговорить не можешь, хотя они и не запираются. Думаешь, под кнутом она что-то вспомнит? – Космыня сердито кивнул на Матрену. – Да у нее от боли память и вовсе пропадет!

– А ты не с кнута начинай, живодер хренов! – рявкнул Михалко, вновь усаживаясь за стол. – Не мне же тебя учить! Этой паве нужно до вечера язык развязать и память прояснить. А не то боярин Ртищев нам с тобой спуску не даст!

Космыня подтянул за косу слегка упирающуюся Матрену к длинной веревке, свисающей с крюка, вбитого в потолочную балку. Затем Космыня подтащил сюда же узкий стол, на который он уложил красивую узницу лицом кверху. Забравшись на стол, Космыня уверенными движениями опутал веревкой щиколотки Матрены, высоко приподняв ее ноги. Когда Космыня отодвинул стол в сторону, узница оказалась подвешенной за ноги головой вниз. Ее растрепанная черная коса свисала до самого пола.

– Ну вот, порядок! – деловито проговорил Космыня. – Пущай повисит эдак наша красавица. А мы между тем боярским холопям учиним допрос с пристрастием. Я думаю, кровь и вопли вразумят черноокую прелестницу. – Космыня со значением подмигнул дьяку Михалке.

Тот после некоторых колебаний повелел служкам привести на допрос самого крепкого из челядинцев, служившего возницей Федоту Щербатому.

Несчастного возницу Космыня сначала исхлестал плетью, потом истыкал ему пальцы раскаленной иглой. Когда окровавленный возница очутился на дыбе и у него затрещали кости, то от его пронзительных воплей у дьяка Михалки даже уши заложило.

Висящая вниз головой Матрена зажала уши руками, чтобы не слышать эти душераздирающие крики. Она также зажмурилась, чтобы не видеть мучений человека, растянутого на дыбе.

Наконец, потерявшего сознание возницу тюремные служки уволокли из пыточного застенка.

Космыня вновь уложил Матрену на стол, не развязывая ее подтянутых кверху ног.

– Ну, милая, будешь говорить? – обратился к узнице Михалко, стоя подле нее и щекоча ей шею гусиным пером.

– Буду, – кротким голосом ответила Матрена. – Это ты, Михалко Вельяминов?

– Ну, я, – настороженно проговорил дьяк-дознаватель. – И что с того?

– Думаю, тебе интересно будет узнать, что твою жену тайно пользует дьяк Якушка Шачебальцев, – промолвила Матрена, растирая пальцами виски и лоб. От долгого висения вниз головой ей стало нехорошо.

– Это к делу не относится, – усмехнулся Космыня.

– Тебя не спрашивают, увалень! – повысил голос Михалко, сверкнув очами на костолома. Затем он склонился над Матреной и тихо спросил: – Откуда об этом ведаешь?

– Ольга сказала, наложница младшего сынка боярина Щербатого, – так же тихо ответила Матрена. – Супруга твоя тайком бегает на двор к попадье Февронии, что в Кривоколенном переулке. Там она встречается с Якушкой Шачебальцевым. Ходят они не по воротам, а через потайной лаз в заборе. Причем ходят среди бела дня, ибо по вечерам ты дома, господине. Может, и сейчас они дома у Февронии, которая, по слухам, давно сводничеством занимается.

Михалко закусил нижнюю губу и принялся нервно теребить свою куцую бородку. О том, что овдовевшая попадья Феврония занимается сводничеством, было известно и ему. Знал Михалко и то, что княжеский дьяк Якушка Шачебальцев слывет в Москве соблазнителем жен и дев благодаря своей красивой внешности. Якушке было всего-то двадцать девять лет, тем не менее он состоял при великом князе особым порученцем. С Михалкой Якушка был едва знаком, они сторонились друг друга, поскольку имели разных покровителей, разобщенных давней враждой.

– Эй, увалень, освободи-ка Матрену, – властно бросил Космыне дьяк Михалко. – Да посади-ка ее в угловую темницу, что в конце коридора под лестницей.

– Там же писарь княжеский сидит, – напомнил дьяку Космыня.

– Вот к нему и подсади нашу голубушку, – сказал Михалко и погрозил костолому пальцем. – И гляди, чтобы молчок об этом! Даже боярину Ртищеву про Матрену ни слова! Она нужна мне живая и невредимая.

– Будет исполнено, – ворчливо обронил Космыня, освобождая ноги Матрены от пут. – Никто ничего не узнает. Мне и самому жаль такую красавицу калечить.