Русь и Орда

Сесть со всею ратью в осаду тоже не годилось. Правда, с таким количеством защитников Москва могла успешно отражать все приступы врага, но татары неминуемо взяли бы ее измором: зная, что великий князь, со всею своей силой, находится в городе и что помощи ему ожидать неоткуда, они спокойно, не опасаясь нападения со стороны, обложат его со всех сторон и будут стоять до тех пор, покуда голод не заставит осажденных сдаться. И тогда будет еще хуже: не только погибнет войско, но сам государь и все его лучшие полководцы окажутся татарскими пленниками.

Сколько ни думал Дмитрий, а видел, что остается только одно: пожертвовать Москвой. Город укреплен на славу, затворившись в нем, жители столицы и окрестных селений надолго задержат татар, а если поможет Бог, — выстоят и до того дня, когда пополненное в северных землях войско приспеет к ним на выручку. Но так или иначе, пока орда будет стоять под Москвой, ему, великому князю, достанет времени, чтобы собрать нужную силу и самому ударить на поганых.

С тяжелым сердцем Дмитрий Донской принял это единственное благоразумное решение, оставлявшее ему надежду, хотя бы ценою разорения столицы, спасти Русь от нового порабощения Ордой. Повелев москвичам сесть в осаду и держаться против татар, доколе он, с собранной ратью, не подойдет на помощь, Дмитрий отвел войско к Костроме и, разослав своих воевод по северным городам, спешно приступил к сбору ополчений.

На время своего отсутствия верховную власть в Москве он передал митрополиту Киприану, который, по положению своему, лучше, чем кто-либо, мог вдохновить людей на подвиг и меньше всех рисковал в случае пленения татарами. Жену свою, великую княгиню Евдокию Дмитриевну, — со дня на день ожидавшую родов, государь тоже пока оставил в столице, наказав приближенным вывезти ее из Москвы, как только она разрешится от бремени и сможет выдержать переезд. Время на это было, ибо орда Тохтамыша, по слухам, еще находилась на левом берегу Волги.

* * *

Весть о том, что татары уже идут через Оку, мгновенно долетела до Москвы и взбудоражила всех. Из окрестных сел и монастырей множество народу устремилось в столицу, под защиту ее каменных стен. Москвичи всех принимали охотно: места на кремлевских площадях и улицах хватало, запасов, казалось, было много, а при обороне города никто лишним не будет.

Но среди оставшихся в Москве бояр и старшин сразу проявились несогласия: одни настаивали на том, что надо защищать столицу, другие, — и этих было гораздо больше, — говорили, что силами одних посадских да смердов города все разно не удержать, и чем погибнуть зря, — лучше бежать из него, пока еще есть время. Митрополит Киприан, — человек не русский, — не обнаружил той высоты духа, которую в грозные часы истории неизменно проявляли русские иерархи: вместо того, чтобы пристыдить малодушных и своим авторитетом возглавить оборону, он одним из первых попытался покинуть Москву.

Совсем иное настроение царило в простом народе, особенно в пришлом: он собрался сюда именно для того, чтобы защищаться. И потому поведение митрополита и бояр, начавших уезжать из города, вызвало вспышку негодования, быстро перешедшего в открытый мятеж.

Все городские ворота были заперты, со звонницы Архангела Михаила ударил набат, созывая народ на вече. Оно было чрезвычайно бурным, но выявило полное единодушие горожан: почти все стояли за то, чтобы защищать город, из которого постановили никого не выпускать. Во всех воротах стали вооруженные люди, осыпавшие камнями и бившие кнутами каждого, кто делал попытку выбраться из Москвы. Тщетно совсем растерявшийся митрополит просил выпустить его и великую княгиню, — ему отвечали угрозами и оскорблениями. Многие бояре, высказавшиеся за оставление Москвы и хотевшие уезжать, были жестоко избиты, а хоромы их разграблены. Остальные попрятались, стараясь ничем не привлекать к себе внимания мятежного люда.

Народ взял власть в свои руки, ему не хватало только вождя, опытного в военном деле. Но такой вождь неожиданно появился: к вечеру того же дня в Москву случайно приехал молодой литовский князь Остей, внук Ольгерда. Узнав, что здесь происходит, он возглавил оборону города и восстановил в нем некоторый порядок. По его настоянию митрополиту Киприану и великой княгине Евдокии Дмитриевне с новорожденным сыном Андреем позволили выехать из столицы. Княгиню свою народ проводил почтительно, но возок митрополита при выезде был разграблен толпой, а его самого осыпали бранью и насмешками.

Весь остаток дня прошел в напряженной подготовке к обороне. Как всегда в таких случаях делалось, городской посад был сожжен, чтобы не оставлять неприятелю укрытия; на стены кремля втаскивали короба со смолой и котлы для ее кипячения, складывали груды камней и бревен; к тюфякам подкатывали ядра и бочки с порохом; чернецам и смердам раздавали оружие, какое нашлось в Москве, а несведущим в военном деле показывали, где им стоять и что делать, когда орда пойдет на приступ.