Русь и Орда

— Притомился малость, обходя стан, прилег тут да и заснул ненароком. Видать, уже поздно?

— Уж давно перешло за полночь.

— А ты что не спишь?

— Вышел стражу проверить да поглядеть, что у татар деется.

— Ну пойдем вместе.

Князья молча прошли с версту и остановились, не доходя немного до речки Чуровки, на которой стояли русские передовые посты. Ночь была душной и темной, поздно взошедшую ущербную луну закрывали низкие облака; на юге, за татарским станом, яростно полыхали зарницы; зловеще и нудно где-то, совсем близко, выл одинокий волк, да вдали, на Непрядве, гоготали и хлопали крыльями гуси.

Позади, в русском стане, было тихо, словно и нет никого. У татар повсюду пылали костры, слышались крики, ржание коней, дикое, непривычное русскому уху пение и грохот бубнов.

— Видать, поганые загодя победу празднуют, — промолвил Дмитрий. — Только не рано ли?

— Завтра им будет не до песен, княже. Вон, погляди на сполохи [347] в небе, над самой ордой: рдяны, ровно бы кровь из них брызжет. То для них худая примета.

— А вот, к слову, Дмитрей Михайлович: сказывают, у вас на Волыни колдуны вельми искусны и знает через них народ много верных примет и гаданий. Может, и ты там чему научился?

— Перед битвой у нас слушают голоса земли, — не сразу ответил Боброк. Он был лет на десять старше своего шурина, и Дмитрий с большим доверием относился к его военному опыту и житейской мудрости. — И кому дано понимать их, тот может сказать, чья будет победа.

— А ты можешь?

— Бывало, мог.

— А ну, спробуй!

Боброк лег на траву, правым ухом припал к земле, закрывши ладонью левое. Он лежал не шевелясь, так долго, что Дмитрия начало разбирать нетерпение.

— Ну, что слышал? — спросил он, едва Боброк поднял голову.

— Плачет земля, Дмитрей Иванович! Сперва услыхал я лишь один стон и плач великий, а после стал различать в нем два голоса: в одной стороне вроде бы татарская женка голосит по мертвому, а в другой, жалостливо так, — ровно свирель пастушья, — плачет русская дева. Без числа воинов падет завтра и у нас, и у татар. Но победа будет твоя.

— Как ты о том сведал?

— Стал я слушать еще, и вот, там где татарка плакала, помстилось [348] мне, будто вороны закричали, а на русской стороне зазвонили колокола. Господь нам готовит победу, тому верь, государь.

— Слава Христу и Его Пречистой Матери, коли так, — перекрестился Дмитрий. — Устояла бы Русь, а что многие тут навеки лягут, — не без того. Может, и нас с тобой завтра не будет… Не зря бы только.

— Зря не будет, да и мы, Бог даст, своими глазами победу увидим, — промолвил Боброк. — А ты все же отдохнул бы теперь, Дмитрей Иванович. Утром небось все силы снадобятся.

— И то, пойду. Твой шатер где?

— За Смолкой, в дубраве. Только я еще обойду стражу, протру ей глаза, ежели что. Сейчас, перед рассветом сугубо бдить надобно.

— Протираешь ты знатно, на себе испытал, — улыбнулся Дмитрий. — Ну, коли так, оставайся с Богом!

* * *

Проводив взором фигуру великого князя, скоро утонувшую во мраке, Боброк зашагал к полосе кустарников, окаймлявших речку Чуровку. Стало заметно светлее, — близился рассвет, да и луна начала изредка проглядывать сквозь прорывы поредевших облаков.

На первых двух постах все оказалось в порядке. Но на третьем было неладно; дозорный сидел на кочке и, опершись на рукоять меча, поставленного меж колен, спал, негромко прихрапывая. Боброк подошел тихо, как волк, изловчился и с силою ударил ногой по мечу. Воин, внезапно лишившись опоры, рухнул с кочки кулем и ткнулся головой в землю.

Он тотчас вскочил, еще не понимая, что с ним стряслось, но грянувшая, как с неба, затрещина разом привела его в себя.

«Коли десятник, ништо, — мелькнуло в мозгу, — даст еще раз-другой, того и будет!» Но, подняв глаза, обмер: перед ним стоял грозный Волынский князь, которого в войске боялись пуще всех иных воевод. Узнал его и Боброк: это был костромич Фомка Кабычей, незадолго до того схваченный в Москве за разбой. Будь другое время, ему бы несдобровать, но поелику люди были нужны для похода, — в меру постегав батогами, его поставили в войско, дабы честною службой искупил он свою вину.

— Тать шелудивый! — сурово сказал Боброк. — Тебе бы ныне за троих усердствовать, а ты в страже спишь, ровно и не Русь за тобой. Ну, пеняй на себя: ежели стоять невмоготу, будешь висеть!

— Князь пресветлый! — возопил Кабычей, понимая, что не мольбы о пощаде, а лишь находчивость может спасти его от петли. — В животе моем и в смерти ты волен! Только не спал я, милостивец, сгореть мне на этом месте, не спал!

— Вона! — насмешливо произнес Боброк. — Стало быть, это мне только привиделось?

Слово «привиделось» внезапно вдохновило Кабычея, который до этого и сам не знал еще, что станет врать в свое оправдание.

— Не спал я, княже, Богом тебе клянусь, — проникновенным голосом сказал он. — А было мне в тот самый час небесное видение.

— Видение?! Да ты, никак, из разбойников одним скоком во святые угодил?