Русь и Орда

А вот и мещеряки с князем своим Юрием Федоровичем. Ныне их с русскими почти и не различишь, а ведь дед родной этого князя, Беклемиш, еще был язычником! Только и остались у них от мещерской старины кожаные шапки да такие же латы, но это неплохо, — в битве они надежней тягиляев.

Объехав еще несколько полков, приведенных удельными князьями, Дмитрий Иванович, за которым следовало теперь не менее сотни военачальников, свернул вправо и поехал вдоль той стороны поля, где были выстроены войска, собранные в московских землях.

Здесь, под желтым стягом с изображением святого Георгия Победоносца, первым стоял Передовой полк, — все коренные москвичи, под началом воевод братьев Всеволожских — Дмитрия, Владимира и Ивана Александровичей. Этот полк, насчитывавший десять тысяч всадников, был гордостью Дмитрия. Лошади тут были на подбор, воины рослые, уже испытанные во многих битвах, почти все в кольчугах и в шишаках, с коваными круглыми щитами, при мечах и с длинными копьями, к которым под лезвием были приделаны железные крючья, чтобы стаскивать противника с седла.

«Эх, кабы все войско мое было таково, — думал Дмитрий, нарочито медленно проезжая мимо бородатых богатырей, провожавших его преданными глазами, — я бы тогда и татар, и литву, и немцев повоевал, ни единой пяди Русской земли под ними бы не оставил! Оно, правда, и так свое отберем, только долго будет и тяжко… Коли я не успею, сыны мои либо внуки сделают».

Далее стоял Коломенский полк, куда главным воеводою был поставлен государев свояк Микула Васильевич Вельяминов, а за ним Владимирский и Юрьевский полки под водительством боярина Ивана Окатьевича Валуева и племянника его Тимофея Васильевича. «И эти все хороши, — думал Дмитрий, пытливо оглядывая нескончаемые ряды воинов, тянувшиеся мимо. — На многих доспехи, лапотников почти не видать, и оружны как подобает. А вот костромичи похуже», — мысленно отметил он, подъезжая к следующему полку, перед которым сидел на коне воевода Иван Григорьевич Драница [338]. Рыжие усы его уже запорошила седина, он был в русских доспехах, но на боку его висел тот же самый клыч в малиновых ножнах, с которым он двенадцать лет тому назад приехал из Прусской земли поискать счастья в службе Московскому князю.

— Погоди, Миша, — придерживая коня, обратился великий князь к боярину Бренку, — тут же у нас воеводою был поставлен Иван Квашня. Куда он подевался?

— Занедужил Иван Родионович, княже. Цельную ночь брюхом маялся и ныне лежит кулём. А Драница у костромичей вторым.

— Стало быть, расквасился наш Квашня! Ну гляди, коли завтра ему не полегчает, пускай остается в Коломне. Драницу на его место главным, а в подручные ему братьев Нелидовых!

— Нелидов Иван с Серпуховским ушел, княже, а Юрия взял с собою посол твой, Тютчев.

— Ну, тогда Кожина и Белоусова к Дранице!

— Сделаю, как велишь, Дмитрей Иванович.

— И еще, чтобы не забыть: Валую в помощь добавь Федора Грунка и Михаилу Челядню. Велик Владимирский полк, туда надобно поболе воевод поставить.

— Не забуду, княже.

Миновав Дмитровский полк, с воеводою Михайлой Ивановичем Окинфиевым, великий князь подъехал к Переяславскому, стоявшему на московской стороне поля последним. Сюда воеводою был назначен Андрей Иванович, сын татарского царевича Серкиза, — ныне московского боярина, состарившегося на службе Руси и слабого ногами, а потому оставленного Дмитрием в Москве. К своему удивлению, князь увидел теперь старика царевича в полном боевом облачении сидящим на коне, рядом с сыном.

— Не ждал тебя здесь увидеть, Иван Ахметович, — промолвил Дмитрий, подъезжая к нему. — Что, не усидел в Москве?

— Приехал, княже, — с легким татарским выговором ответил старик. — С сыном буду. Не обык я сидеть позади, когда другие в битву идут.

— Да нешто мало ты на веку повоевал? Чай, заслужил отдых. Ну куда ты, с твоими ногами?

— Ноги ничего, государь. На коне я еще крепко сижу.

— Ну а коли с коня собьют? Стар ведь ты, друже!

— Бог был милостив к моему роду, князь: у нас никто еще не умирал на постели. Коли я Его сильно не прогневил, верю, что и мне Он пошлет хорошую смерть.

— Стало быть, идешь ты со мною, чая этой «хорошей» смерти?

— За хлеб и за ласку твою, Дмитрей Иванович, хочу послужить тебе еще, как могу, — ответил царевич, поднимая на Дмитрия чуть раскосые и уже обесцвеченные старостью глаза. — А жизнь и смерть наша в руках Божьих.

С минуту Дмитрий молча глядел на старика, потом подался вперед и крепко сжал его руку.

— Эх, Иван Ахметович, верный ты друг! Ежели бы все служили мне, как ты, иного бы не желал. Ну что ж, коли так, езжай с нами, и да сохранит тебя Господь!

Третью сторону поля занимали войска, приведенные братьями Ольгердовичами и русскими удельными князьями, находившимися под властью Литвы. Взглянув на них, Дмитрий не мог скрыть своего удивления и радости: такой помощи с этой стороны он не ожидал. Тут было не менее шестидесяти тысяч воинов, все на конях и в большинстве хорошо вооруженные.