Русь и Орда

Две сотни смертников, ставши в круг, грудью встретили бурный натиск ордынцев, каждый из которых хотел отличиться перед ханом и потому не жалел себя. Звенигородцы тоже сражались с отчаяньем обреченных, — прежде чем пасть, всякий из них успевал положить не одного противника. Но силы были слишком неравны, и круговой строй русских был сразу разорван.

Все теперь перемешалось, враг был повсюду, и люди князя Федора, разделенные на отдельные кучки, отбивались на все стороны, не сходя с места, покуда их не настигала смерть. Поверженные на землю раненые, пока еще оставалось немного сил и не добивала их татарская сабля, ползали среди сражающихся, хватая за ноги врагов, чтобы хоть этим помочь тем из своих, кто еще бился; те, у кого ломалось оружие, продолжали драться как могли, били противника ногами или, схватившись в обнимку, валили его наземь, стараясь задушить или разорвать ему рот руками. Никто не просил и не давал пощады, каждый знал, что пришел его смертный час, и думал лишь о том, чтобы умереть недаром.

Самая злая сеча шла возле той группы бойцов, где сражался князь Федор Андреевич. Его исполинская фигура, в кольчуге и шлеме-шишаке, на две головы возвышалась над другими, — татары уже знали, что это русский князь и душа столь жестокого сопротивления, а потому все свои усилия направили на то, чтобы с ним скорее покончить. Но это было нелегко: тяжелый меч князя Федора, — в полтора раза длиннее обычных, — был в непрестанном движении и разил насмерть всех, до кого мог достать. Не прошло и нескольких минут, а вокруг него земля уже была усеяна трупами татар, сам же он оставался невредим.

— Пятьдесят коней тому, кто его убьет! — крикнул Араб-шах, видя, что никто из ордынцев больше не отваживается приблизиться к русскому князю на расстояние удара.

Побуждаемые возможностью отличиться и получить такую щедрую награду, человек десять с саблями в руках сразу бросились на князя Федора, сзади защищенного десятком своих воинов. В воздухе сверкнула молния меча, и две не успевшие пригнуться татарские головы отскочили от туловищ. Видя, что страшный меч поднимается для нового кругового взмаха, часть нападающих шарахнулась назад, но двое остались на месте. Один из них, мужчина почти такого же сложения как князь Федор, понадеявшись отбить удар, закрылся своей саблей, но она переломилась, как сухая ветвь, а мгновение спустя и сам ее владелец был разрублен от плеча до пояса. Другой татарин тем временем, изловчившись, метнулся вперед и успел ударить Федора Андреевича саблей по шее, рассчитывая попасть под свисавшую со шлема кольчужную сеть. Но удар был нанесен слишком поспешно и, не причинив князю Федору вреда, стоил татарину жизни: с разможенной головой он опрокинулся на безжизненные тела товарищей. Видя, что остальные, стоя в нескольких шагах, о чем-то меж собой совещаются, и не зная, что они затевают, Федор Андреевич, до сих пор не сходивший с места, сам теперь бросился вперед и успел положить двоих, прежде чем уцелевшие кинулись наутек.

Возвращаясь на свое место, он быстро окинул взглядом поле сражения. Его людей оставалось уже совсем мало: только в двух или в трех местах спинами друг к другу стояли еще несколько русских воинов, из последних сил отбиваясь от ордынцев.

Возле князя в живых оставалось пятеро. Одного из них Федор Андреевич хорошо знал: это был звенигородский кузнец Митяйка, мужик лет сорока, славившийся своей медвежьей силой. Ростом он был ниже князя на добрых пол-аршина, но в плечах едва ли не шире. На него не налезала ни одна кольчуга, и он вышел в поход в доспехе своего собственного изготовления. Это была длинная, почти до колен, кожаная рубаха, сверху донизу обшитая всевозможным железным хламом: тут были и сломанные подковы, и старые болты, и куски колесных ободьев, и все прочие виды металлических отбросов, которыми была богата Митяйкина кузница. Весило это сооружение немало, и таскать его на себе обычному бойцу было не под силу, но кузнец, казалось, нисколько не был обременен такою тяжестью и знатно работал мечом: по количеству лежащих вокруг него татарских тел он смело мог потягаться со своим князем.

— Держишься, Митяй? — участливо спросил Федор Андреевич, смазывая ладонью кровь с лица. Рубанувший его татарин все же задел ему щеку, чего в пылу схватки он и не заметил.

— Стою, княже! Господь пособляет, да и доспех хорош, — сверкнул Митяйка белыми зубами. — Кажись, еще и не ранен.

Федор Андреевич хотел сказать что-то еще, но в этот миг на них снова со всех сторон набросились татары. Теперь многие из них действовали копьями, — чему раньше препятствовала царившая на поле битвы теснота, — и это значительно ухудшило положение оборонявшихся. Но мечи князя Федора и Митяя поспевали всюду и творили чудеса: перерубали древки копий, сносили головы, распластывали тела… И татары еще раз отхлынули.