Русь и Орда

В первой же из таких охот Василий с любопытством наблюдал за Мубареком. Пожилой хан держался впереди всех, ловко действуя рогатиной и не помышляя об опасности. Но, видимо, о ней не забывали другие: был момент, когда на Мубарека, занятого каким-то иным зверем, бросился сбоку кабан. Не успел он пробежать и половины разделявшего их расстояния, как был пронзен несколькими копьями сразу.

После окончания охоты, отобрав лучшую часть добычи для ханского стола и для вельмож, букаул распределял остальное по сотням. Вечером устраивалось всеобщее пиршество. Знать пировала во дворце у хана, воины и их семьи — на площади, у жарко пылающих костров. Здесь ели много и жадно, громко отрыгивая и обтирая жирные руки об одежду и волосы. Впрочем, и за ханским столом нравы были немногим лучше.

Пили кумыс и вино, без причин хохотали, потом начинали хвастаться друг перед другом своими боевыми и охотничьими подвигами. О женщинах не говорили почти никогда, а если и говорили, то сдержанно, с уважением. Пьяных драк и скандалов не бывало вовсе, а если где и вспыхивала ссора, она мгновенно утихала по первому же окрику десятника, как бы ни были пьяны ее участники.

Когда голод бывал утолен, образовывали круг и начинались пляски. Это было невеселое зрелище: под заунывную какофонию бубнов и дудок танцоры двигались по кругу, расслабленно вихляя телами и нелепо подергиваясь. Под конец начинали петь, и Василий долго не мог привыкнуть к этому дикому пению, более похожему на волчий вой, чем на голоса веселящихся людей.

Так пировали и веселились на площади. Во дворце у хана развлекались более утонченно. Здесь гостям подавали несколько искусно приготовленных блюд из дичи и из баранины, дорогие вина, фрукты в меду и в сливках, бекмес [131] и обильный достархан из всевозможных сладостей.

Затем обычно появлялись танцовщицы-рабыни, почти, а иногда и вовсе обнаженные, — смуглые и бронзовые, кофейно-черные и белые, как алебастр, стройные и гибкие, как змеи. Под звуки зурн и бубнов они кружились и извивались в восточных танцах, дурманящих, как вино, — то томяще-медлительных, то огненно-страстных, — пока хану это не надоедало. Тогда, одарив более искусных какими-либо драгоценными безделушками, он приказывал им уйти, и снова все принимались пить и есть, обсуждая достоинства и недостатки танцовщиц, поднимая глаза к небу и восторженно цокая языками.

Василий и Никита всегда получали приглашения на такие празднества. Быстро познакомившись со всем окружением хана, они стали водить приятельство со многими из ак-ордынских вельмож. В этой среде к Василию все относились благожелательно, отчасти потому, что Мубарек к нему так относился, а главное — потому, что причин для недоброжелательства никто не видел: Василий никому не был опасен и на дороге ни у кого не стоял, ибо явно не искал никаких должностей и милостей у хана. Он хорошо говорил по-татарски, со всеми был приветлив, с ним было весело, скакал он превосходно, на охоте был умел и отважен — этого было более чем достаточно, чтобы заслужить уважение татар и привлечь к себе их симпатии.

Высшую знать Орды составляли темники, на должность которых обычно назначались члены ханского рода или же князья не чингисиды. Впрочем, среди них бывали люди и незнатного происхождения, выдвинувшиеся своими способностями и боевыми заслугами. Большинство темников находилось обычно при своих туменах, кочевавших в степи, но некоторые почти постоянно жили при ставке хана, в качестве его ближайших советников. За ними, по положению, следовали везир [132] и тысячники. Кроме того, при ставке проживали без определенных занятий два или три дальних родственника хана и его младший, ныне единственный сын, Булак-оглан. Это был вялый и болезненный юноша, ни во что не вмешивающийся и явно не пользовавшийся расположением отца. Старший сын Мубарека, Саур-оглан, несколько лет тому назад был убит необъезженным конем.

Один из темников, эмир Суфи-ходжа, красивый и стройный хорезмиец, выделявшийся из всех приближенных Мубарека подчеркнутой опрятностью и даже некоторым щегольством, питал к Василию особую симпатию, которая вскоре перешла в настоящую дружбу. Они часто проводили время вместе, и Василий с интересом слушал восторженные рассказы молодого эмира о его солнечной родине — Хорезме, так же как и Русь, покоренной монгольскими ордами. Но в то время как Русь под татарским ярмом продолжала жить своей собственной жизнью, накапливая силу для свержения ненавистного ига, Хорезм пошел по иному пути: покорившись завоевателям и смешавшись с ними, он постепенно растворял их в своей среде, мирным путем изживая и перемалывая монгольский элемент. И потому неудивительно, что эмир Суфи, принадлежавший к роду Чингиса, чувствовал себя подлинным хорезмийцем.

В ханской ставке он был человеком влиятельным, и дружба с ним еще более упрочила положение Василия. Однако, несмотря на общее расположение, вскоре у него при дворе Мубарека появился неожиданный враг.