Русь (Часть 3)

Это ее так потрясло, что она забыла, потерялась и не могла узнать, чья это голова. В припа-дке ужаса, к которому она уже приготовилась, она не сообразила, что Валентину принадлежала только бурка, а туловище могло быть того человека, которому принадлежала и голова.

Она не помнила, как она вырвалась из чудовищных объятий, и очнулась только тогда, когда часа через два Федюков, протрезвившись, пришел объясниться и просить прощения.

Она, конечно, простила его сейчас же от всего сердца. Но была задумчива некоторое время и грустна.

- Благодаря этой бурке я вспомнила о нем. Как вы думаете, он вернется? - спросила она Федюкова, войдя с ним в кабинет Валентина и со страхом осматриваясь по сторонам, как осмат-риваются в той комнате, из которой только что вынесли покойника. - Как думаете, вернется?

Федюков, не говоря ни слова, загнул на руке один палец и сказал:

- Завтра среда - раз. (Он загнул другой палец.) Послезавтра четверг два. (Он загнул третий палец). И пятница - три.

И показал баронессе три пальца.

Баронесса Нина с удивлением и готовым возобновиться испугом посмотрела на него.

- Что - три? - спросила она робко.

- Через три дня он будет здесь, - сказал торжественно Федюков, показав пальцем на пол у ног баронессы. - И я в доказательство этого не уеду отсюда до тех пор, пока он не вернется.

Баронесса, согнав с лица испуг и глядя остановившимися грустными глазами перед собой, прижав платочек к губам, медленно покачала головой, как бы сомневаясь в том, что предсказы-вал Федюков.

- А как я его любила... - сказала она. - Как я готова была жертвовать для него всем. И Андрей Аполлонович тоже. Но я понимаю его, он слишком хорош, чтобы оставаться здесь. Его влечет неведомая сила. Она всегда влекла его. Что? Я не могла без ужаса подумать об Урале и о других странах, сказала баронесса, грустно, рассеянно садясь на Валентинов диван, - но видит бог, - прибавила вдруг она с загоревшейся решимостью, подняв глаза к потолку, - я бы последовала за ним туда. Я бросила бы наш очаг; Андрей Аполлонович, конечно, понял бы это и сейчас же согласился бы, что это необходимо, необходимо! Но он уехал, даже не простившись. Федюков! скажите перед богом, положа руку на сердце, благородно это?

- Нет, неблагородно! - сказал решительно Федюков. - Хотя он и друг мне, хоть я из моей дружбы к нему и согласился ждать его здесь до пятницы, но это неблагородно.

- Да, это неблагородно, неблагородно! - сказала баронесса. - Так поступают только низ-кие, неблагодарные люди. Вы могли бы так поступить со мной, Федюков? - спросила баронес-са, сидя на диване и подняв на стоявшего перед ней Федюкова свои прекрасные грустные глаза.

- Баронесса! - сказал Федюков, став на одно колено и отбросив валявшуюся на полу бур-ку. - Баронесса, вы знаете, я презираю женщин за то, что они пассивный продукт своей пошлой среды, вы это знаете, но вы - вы!... перед вами я - вот! - сказал он, сделав широкий жест рукой, как бы указывавший на открытость его души перед баронессой.

- Вы милый, - сказала баронесса, печально-задумчиво улыбнувшись и дав ему для поце-луя свою руку.

Федюков подвинулся на колене ближе к дивану и, сев на пятки, целовал обнаженную до локтя руку баронессы и говорил:

- Из всех женщин я знал только одну, которая была ангел. Это моя первая жена, которую я бросил. Увидев сегодня вас, явившуюся необычайно, сверхъестественно, я понял, что есть дру-гой ангел, - это вы.

Баронесса с улыбкой грустной нежности смотрела на Федюкова, целовавшего ее руку, и молчала.

- Валентин, - сказал Федюков, - между нами говоря, подлец: он не уважает женщин, он не поклоняется им и не заслуживает того, чтобы они относились к нему с нежностью.

- Не заслуживает, Федюков: он ужасный, ужасный человек, - сказала баронесса, глядя задумчиво-грустно в пространство мимо головы Федюкова, который забрал себе и вторую руку баронессы.

- Боже, а какое святое, прекрасное чувство! - сказала баронесса опять с тем же выраже-нием.

- Прекрасное, великое чувство, - повторил убежденно Федюков, - для того, кому это дано понимать.

- Может быть, я очень дурная женщина, - продолжала баронесса, - но это чувство так неожиданно, так безраздельно овладевает мною, что я не могу ему противостоять. Что же, я готова нести какую угодно расплату, и, конечно, конечно, я знаю, что в загробной жизни (она содрогнулась плечами) мне будет худо, мне там будет, вероятно, очень худо, Федюков, потому что законы божеские карают...

- Баронесса, вы - святая женщина, и если бы я верил в загробный мир (баронесса в ужасе замахала на него руками, так как всегда боялась всякого выражения неверия), если бы я верил в загробное существование, - твердо повторил Федюков, - я сказал бы, что и там вам будет хорошо.

- Спасибо, милый, - сказала, вздохнув, баронесса. - Я чувствую к вам доверие и спокой-на с вами...