Рус

С расстояния миль пять Котиора кажется грудой светлых ракушек, сперва обмытых и частично обесцвеченных морем, а потом выброшенных на сушу, на склон холма возле речушки, и выгоревших на солнце. Рядом очень хороший пляж. Я еще подумал, что, если вдруг вернусь в двадцать первый век, обязательно приеду сюда отдыхать. Во-первых, здесь не так многолюдно и, как следствие, не так дорого, как на средиземноморском побережье Турции, которое предпочитают туристы из Европы. Во-вторых, не так жарко и влажно, не чувствуешь себя сосулькой возле костра. В-третьих, море редко прогревается выше двадцати градусов. Окунулся – и мигом смыл зной и получил заряд бодрости для дальнейшего копчения под солнцем на песчаном пляже.

С башен Котиоры наша флотилия должна казаться скоплением рыбацких лодок. Уверен, что оттуда смотрят на нас, боясь пропустить момент, когда мы удерем, чтобы успеть сдаться агарянам до того, как те начнут штурм. Я убедил катепана (командира гарнизона), что мы будем рядом, в поле их зрения, и поможем отбить штурм, что им надо всего лишь продержаться до завтрашнего утра. Вдобавок мы оставили в городе непроданных рабов, как залог серьезности своих намерений. В предстоящем мероприятии лишние люди на борту будут помехой. Подошедший к Котиоре отряд примерно в тысячу всадников и пехотинцев не пойдет сходу на штурм. Начнут уговаривать горожан сдаться без боя, обещать много хорошего в надежде, что трусливые лохи поведутся, а сами будут сколачивать лестницы на случай отказа. Работа эта займет остаток дня и половину или даже весь следующий. За это время мы решим проблему. Как именно, я не сказал катепану, потому что предательство – любимый бизнес восточных ромеев.

Уверен, что арабам и примкнувшим к ним павликианам, возжелавшим отомстить нам за разорение их домов, уже донесли, где мы. Они тоже видят скопление маленьких темных точек в море на горизонте. Людям, выросшим в глубине материка, наша флотилия должна казаться безобидной. Тем более, что к берегу не приближаемся, несмотря на то, что скоро стемнеет. Наверное, сочли, что мы трусливо отсиживаемся в безопасном месте. Они расположились на равнине восточнее города и, когда наступили сумерки, развели костры. Точно не знаю, но вполне возможно, что у мусульман сейчас рамадан, днем есть нельзя. Сейчас натрескаются от пуза и завалятся спать.

Мы начали движение где-то после полуночи, когда вышла сильно постаревшая луна и на берегу погасли почти все костры. Наши суда шли веером, чтобы пристать к берегу одновременно и на всю ширину вражеского лагеря. Скрип весел, наверное, был достаточно громким, чтобы привлечь внимание часовых. Только вот люди, живущие далеко от моря, не понимают грозный смысл этих звуков.

Я поставил дубок на якорь метрах в двухстах от берега. К тому времени все наши галеры высадили десант. Бой быстро смещался в южном направлении. Судя по истеричным крикам на арабском языке, вражеским конникам пеший бой был не по нраву, поэтому рванули к своим лошадям, которые паслись за городом, и потом умчались верхом еще дальше. Сопротивлялись только павликиане. Сказывался заряд пассионарности. Разделенные на несколько отрядов, они отчаянно отбивались от викингов.

Возле обмелевшей речушки, отделяющей поле боя от городских стен, сражался самый большой отряд павликиан. Судя по тому, как держали строй, там были опытные воины, послужившие в ромейской армии, и командир у них был толковый. Понимая, что трусливые котиорцы помогать нам, если и будут, то незначительно, этот отряд медленно отступал к городским стенам, чтобы, избежав окружения, продвинуться вдоль них до вершины холма и дальше к лесу, где рассыпаться и убежать. Разгадав их маневр, я решил со своими людьми ударить им в левый фланг. Воды в речушке было по колено в самом глубоком месте. Она была теплой, хотя неприятно чавкала в сапогах. Крайний павликианин принял меня за своего – и остался без головы, снесенной саблей. Его сосед орудовал копьем, отбиваясь от наседавших по фронту. Он уже понял, что я враг, но повернуть свое оружие в мою сторону было несподручно, поэтому тупо закрылся большим овальным щитом, которые сейчас на вооружении у восточноромейской пехоты. Тут крупный скандинав и развалил ему двуручным топором округлый железный шлем и заодно черепушку.

- Ингвар! – заорал я, чтобы и мне не досталось топором от соратника.

У скандинавов гибель в свалке от рук своего считается почетной. Мол, Один заждался тебя, отличного воина. Только вот мне в Валгаллу пока ни к чему.

Крик мой дошел до викинга, когда тот уже замахивался. Замысловато развернув в воздухе двуручный топор, соратник, ухнув, расколотил на части щит павликианину, который отбивался от нас обоих. Ударом сабли я рассек врагу бритое лицо, казавшееся в как бы «киношном» лунном свете неприлично белым. На пару мы завалили еще шесть человек, после чего остальные дрогнули, рассыпались и ломанулись вдоль городской стены в сторону темного леса. Наши с презрительным гиканьем погнались за удирающими врагами.

Я вернулся к городским воротам, которые выходили к берегу моря, крикнул: