Руны Вещего Олега

– Что ж, коли пожаловал, пусть проходит и садится за стол, я всегда рад брату во Христе, особенно если он посланник самого Папы. – Аскольд проговорил это достаточно громко, чтобы слышали все сидевшие за столом. От его внимательного взгляда не ускользнуло, сколь изменился лик митрополита Михаила, а сидевший рядом с ним епископ, когда митрополит тихонько перевёл ему на греческий, едва не поперхнулся хмельным мёдом из золочёного византийского кубка, может, императорского подарка, а может части лихой добычи.

Это была маленькая хитрость Аскольда. Когда вчера к нему пожаловал помощник римского легата по имени Отто и сообщил, что преподобный отец Энгельштайн желает встретиться с собратом по христианской вере, дабы передать князю россов благословение Понтифика и ценный подарок по случаю входа россов в священное лоно христовой церкви, он нарочно пригласил гостей на это время, желая посмотреть, как поведут себя единоверцы, у которых, как он уже понял, между собой не совсем братские отношения.

Папский посланник в тёмном готическом плаще, прикрывающем белую римскую рубашку – альбу, вошёл мягкими, как у спальника Зиги, шагами. Голова его, прикрытая небольшой странной шапочкой, неизвестно как державшейся на некогда тёмных, а ныне почти сплошь седых волосах, была скромно опущена долу. Лицо чисто выбрито. Лишь иногда он вскидывал внимательные очи, и тогда его цепкий взгляд мгновенно охватывал весь облик, а может и душу собеседника. Золотой крест на цепи украшал грудь, а в руках матово поблёскивали дорогие чётки. Несмотря на свой уже немолодой возраст, легат был сухощав и подвижен, особенно в сравнении с византийскими священнослужителями. Подойдя к столу, перед тем как сесть на предложенное ему место Энгельштайн ещё раз быстро осенил себя крестом и произнёс таким же мягким, как шаг, голосом.

– Я счастлив от лица Святейшего Понтифика Римского приветствовать тебя, о могущественный володетель страны Росс, покрытый многими победами князь Аскольд. – Он обернулся назад, сделал знак десницей, и в палату вошёл плотного сложения монах с небольшим ларцом в руках, – со вступлением на светлый путь истинной Христовой веры… – При этом чуткое ухо Певца уловило, что слово «истинной» легат произнёс с некоторым нажимом, а византийские священники при этом многозначительно переглянулись меж собой… – В память об этом великом событии Понтифик передаёт тебе сей крест и энколпион с частичкой мощей святого Константина, что будут оберегать тебя от всех врагов и напастей. – Энгельштайн извлёк из предупредительно открытого ларца упомянутый энколпион из чёрного дерева и великолепнейший крест, переливающийся драгоценными камнями и золотом.

Лик митрополита Михаила помрачнел, он то и дело бросал недобрые взгляды на римского посланника, но продолжал хранить достойное его сану молчание. Когда легат с помощником заняли место за столом, трапеза продолжилась, но ощущение натянутой тетивы, готовой вот-вот передать свою силу калёной стреле, не покидало присутствующих.

«Ага, выходит, нет меж вами согласия, как меж нашими ярлами и конунгами, – размышлял про себя Скальд, глядя на мечущих друг в друга недобрые взоры «собратьев по вере». А значит, на вашей вражде можно кое-что заработать. Правда, придётся снова ходить по лезвию клинка меж двух больших огней, но мне к этому не привыкать, а от двух огней тепла больше, чем от одного».

Скальд снова поймал на себе быстрый, но цепкий взгляд папского легата.

«Сколько прошло времени после того, как наши пути пересеклись здесь, в Киеве? Хитрый отец Энгельштайн с помощниками тоже сбежал в Киев после неудачной попытки устранения новгородского князя Ререга и постарался приблизиться к Диросу, чтобы укрепить свою церковь в Киеве. Но меня совсем не устраивал кто-то ещё, кто мог оказать влияние на князя, пришлось тихо, но веско дать понять Энгельштайну, что ему лучше из Киева удалиться. Он осел у древлян в Искоростени. Тогда я был воеводой, а он обычным пастором. Теперь я князь, а он епископ, да ещё и легат могущественного Папы, чья власть простирается почти на всю Европу. Вот в этом качестве он мне пригодится».

Глава шестая Окружное послание

Лета 879, Константинополь

Патриарх любил работать в библиотеке. Всякий высокий гость – а сюда допускались только избранные – вошедший в это просторное помещение с несколькими большими окнами, сразу понимал, что попал в необычное место. Вдоль толстых каменных стен, не пропускавших ни зимний холод, ни летний зной, рядами, на высоту человеческого роста, стояли деревянные полки, а на них располагались многочисленные свитки кож и папирусов, кодексов и фолиантов, содержащих юридические законы, молитвы, сочинения известных философов. В этой библиотеке, частью собранной им самим ещё со времён, когда он занимал должность протоасикрита, Фотий по давней привычке обдумывал и записывал важные мысли, распоряжения и церковные уставы. Для него это были не просто свитки и пергаменты, а настоящие сокровища, наполненные голосами древних поэтов и мыслителей, историков и астрономов.